однако не испугалась стремительности Салима. Он действовал решительно, но не торопил меня. Я положила руки ему на спину и прижалась к груди возлюбленного, и мне показалось, что я растворяюсь в нем.

Когда его губы припали к моей шее, я застонала, и Салим остановился. Он внимательно посмотрел мне в лицо, но увидел лишь согласие и радость. Тогда он взял меня за руку и повел в незнакомый коридор, в комнату с полированным полом и кроватью на резных ножках, сделанных в форме ястребиных когтей. Мы легли на черное покрывало, пропитанное сладкими ароматами, и обрели друг друга.

Я не закричала, когда он вошел в меня; он был молод и горяч, но нежен и внимателен. Позже Салим заметил, что щеки мои влажны от слез, и прошептал:

- О, моя женушка. Не позволяй мне снова причинять тебе боль.

Но я заверила его, что плачу вовсе не от боли. Это были первые слезы счастья в моей жизни.

- Попробуй их на вкус, - предложила я, и они показались ему сладкими. И он тоже заплакал.

Мы лежали, обнявшись, пока у Салима снова не возникло желание, и, когда он вошел в меня во второй раз, я почувствовала, что происходит с моим телом, познавая радости любви.

Никто нас не беспокоил. Опустилась ночь, у дверей нам оставили еду - замечательные фрукты и золотистое вино, свежий хлеб, оливки, пироги, истекающие медом. Мы съели всё до последнего кусочка, словно голодные собаки. Потом Салим омыл меня в большой ванне с теплой водой, которая появилась в соседней комнате так же таинственно, как и еда. Он рассказывал мне о Египте и о Великой реке, пообещав отвезти туда, чтобы искупаться и поплавать.

- Я не умею плавать, - сказала я Салиму.

- Ничего страшного, - ответил он. - Я научу тебя.

Он провел руками по моим волосам, накрутил их на пальцы, и пряди запутались, так что мы не сразу смогли их высвободить.

- Мне нравятся такие путы, - произнес он. Его руки ласкали мое лицо, и мы оба стонали от наслаждения.

В то время, когда мы не целовались, не занимались любовью или не спали, мы с Салимом обменивались историями. Я рассказала ему об отце и матерях, обо всех своих братьях. Ему понравились их имена, он подробно расспрашивал, кто из них когда родился и от какой матери.

Он поведал мне о своем наставнике, калеке с прекрасным голосом, который научил его петь и читать. Салим говорил о преданности матери, о пятерых своих сводных братьях, ни один из которых не освоил мудрость Египта. Он рассказал также о поездке к жрице, которая во имя небес посвятила его в искусство любви.

- Я никогда не видел ее лица, - признался он. - Обряды проводят в дальней внутренней комнате, куда не проникает свет. Это было словно бы сон во сне.

Салим рассказал мне о том, как трижды спал с рабыней, которая хихикала в его объятиях, а потом попросила плату.

К исходу второго дня наших ласк его опыт со мной превзошел всё, что связывало Салима с другими женщинами.

- Я забыл их всех, - сказал он. - Честное слово.

- Тогда я прощаю тебе их всех, - ответила я.

Мы снова и снова занимались любовью. А потом засыпали и опять будили друг друга. Мы целовали друг друга повсюду, и я узнала аромат пальцев своего возлюбленного, аромат его тела до и после нашего соединения, влагу его шеи.

Мы провели вместе целых три дня и три ночи, прежде чем я начала задаваться вопросом, почему меня не зовут, чтобы вымыть ноги Ашнан или помассировать ей спину. Салим тоже начисто позабыл о приглашении на ужин к отцу. Но Ре-нефер позаботилась о том, чтобы мы ничего не знали о мире, и мир должен был оставить нас в покое. Она отправляла нам самую лучшую еду и приказала слугам заполнять ванну свежей водой всякий раз, когда мы спали.

Я не беспокоилась о будущем. Салим сказал, что наши любовные игры заменяют церемонию совершения брака. Он поддразнивал меня, спрашивая, какой выкуп за невесту лучше дать моему отцу. Ведра, наполненные золотыми монетами? Верблюдов, нагруженных лазуритом и льном? Караван рабов? Стадо овец, настолько прекрасных, что их шерсть даже не нуждается в мытье?

- Ты заслуживаешь воистину царский выкуп, - говорил он, когда мы мечтали, планируя нашу совместную жизнь.

- Мы будем жить долго-долго, а после смерти для тебя возведут гробницу непревзойденной красоты, - пообещал Салим. - Мир никогда не забудет имя Дины, которая украла мое сердце.

Я сокрушалась, что не так богата словами. Не то чтобы я была застенчивой. И Салим знал о моем восторге, о моей благодарности, о моей страсти. Я дала ему всё, что имела. Я буквально растворилась в нем. Я лишь не могла найти подходящих слов, чтобы выразить всю глубину и полноту своего счастья.

А тем временем… Пока я лежала в объятиях Салима, Левий в ярости ворвался во дворец Хамора, требуя немедленного приема у царя. Мой брат потребовал, чтобы ему сообщили, когда меня отправят домой, и, возможно, если бы его встретили тогда приветливо, предложили вкусную еду и ночлег, моя жизнь пошла бы другим путем.

Позже я не раз думала, как все могло обернуться, если бы на месте Левия оказались Рувим или Иуда. Хамор не пожелал видеть дерзкого и непочтительного сына Иакова, начинавшего разговор со ссоры, нечестивца, посмевшего обвинить самого царя в дурном обращении с сестрой какого-то жалкого пастуха.

Приди вместо него учтивый Рувим, и Хамор, наверное, поприветствовал бы моего брата, пригласил бы его пообедать и провести ночь во дворце. Да и любой другой из братьев, даже юный Иосиф, наверняка встретил бы прекрасный прием. Если царице понравились жена и дочь Иакова, то Хамор с симпатией относился к нему самому. Царь знал, что мой отец усердно ухаживает за стадами, что он быстро стал самым богатым пастухом в долине. Шерсть от животных Иакова была самой мягкой, его жены были умелыми ткачихами, а сыновья уважали и во всем слушались отца. Иаков никогда не враждовал с соседями. Долина, с тех пор как наша семья там поселилась, процветала. Словом, Хамор хорошо относился к Иакову и не возражал против брака своего сына с его дочерью. Он остался доволен, когда Ре-нефер сообщила, что Салим проявляет ко мне интерес. Как только царь услышал, что Салим возлежит со мной, он