Маленькое оконце позади стола выходит на залив. Невесть откуда взявшийся луч света падает на угол стола и отскакивает от него пустым зайчиком. Только пыль отвечает на этот тайный зов, прочертив путь света. Игра света напомнила Анхелю танцовщицу, шестнадцатилетнюю балерину с острыми торчащими грудями, соски которых отчетливо проступали под трико, когда оно пропитывалось потом. Она учила Анхеля целоваться за кулисами жалкого театрика, под пологом, утыканным ядовито-зелеными, вырезанными детишками из бумаги звездами и укрепленным на стойках белыми шнурками. Декорации последнего представления Питера Пена.

Он помнит только, как прощался с балериной.

Луиджи заканчивает счет, перестает мычать, шарит рукой в ящике стола и достает оттуда трубку, сделанную из кукурузного початка. Солнце снова скрывается за пеленой туч, перечеркнувших радостный день. Они выходят в серую мглу, вдыхают пахнущий мускусом и вишневым деревом дым и обходят палубу «Серджо Леоне».

— У него были чертовски хорошие фильмы, — говорит Анхель.

— Он истинный художник с великим даром видения и чудесным чувством гармонии.

— «Однажды в Америке».

— У них не было реальной связи с Западом. Они дошли до нужного места, руководствуясь только и исключительно воображением. Создали миф.

Трубка погасла, Луиджи вытряхивает серый пепел, и он веером сеется в воздухе, уносимый утренним бризом.

— Знаешь, именно так я познакомился с Койотом.

Анхель с интересом смотрит на капитана.

— «Хороший, плохой и отвратительный». Мой друг был большим прожектером. Серджо только хотел иметь оружие, это было его мечтой, для Койота оно было предметом быта, а я свел их вместе.

— Давно это было, — говорит Анхель.

— Да, он неплохо сохранился для своих лет. Много солнца, а может быть, сеньориты, с которыми он имел дело, хорошо за ним ухаживали, видимо, знали какой-то секрет.

— Вы тоже неплохо выглядите для своих лет, наверно, сеньориты и за вами неплохо ухаживали.

— Может быть, и ухаживали. — Луиджи улыбается, отворачиваясь от ветра. — Передай Койоту, что я буду рад оказать ему еще одну услугу.

— Обязательно передам.

— Ты давно его знаешь?

Анхель облокачивается на релинг, ощущая пальцами твердое дерево.

— Нет, я знаком с ним недавно.

— Ты доверяешь Койоту?

— Это очень странный мир.

Луиджи в знак прощания вскидывает руку, потом замирает и задумывается, картинно, как в мультфильме, изогнув бровь.

— Чужаки уговаривают чужаков верить чужакам, — изрекает Анхель.

— Мы сделали дело, попили кофе, ты видел мое судно, ты понял и ощутил суть — баланс и равновесие.

— Что же это за ощущение?

— Это как море. — Но Луиджи не развивает мысль, а Анхель молчит. По заливу гуляет ветер. На палубе появляется женщина, что-то делает, но Анхель не видит, что именно, и снова скрывается в трюме. Анхель и Луиджи жмут друг другу руки, и Луиджи собирается уходить. На полпути к рубке он останавливается, поворачивается и догоняет Анхеля.

— Это хорошо, что ты не стал спрашивать рецепта.

— Спасибо, — благодарит его Анхель.

— Ты не нарушил гармонию.

— Никогда об этом не думал.

Луиджи возвращается к рубке и что-то кричит оттуда, но Анхель не слышит слов. Появляется первый помощник — долговязый смуглый парень с бритой головой, — широким шагом подходит к борту и отвязывает концы. Анхель видит, как лодка отваливает от причала и отплывает к востоку. Луиджи стоит на мостике и смотрит на восходящее солнце. Паруса убраны, а винт, видимо, расположен глубоко под водой, потому что Анхель не слышит рокота, до его слуха доносится только нежный плеск воды. Сильный ветер распахивает полу куртки. Ветер ничем не пахнет. Анхель чувствует, как ветер осторожно пересчитывает ему ребра. Вот как все происходит и приучает к постоянной бдительности. Он начал видеть подозрительные вещи во всем.

Город медленно просыпается. Анхель закуривает и идет к машине. Пройдя футов двадцать, он резко останавливается. К входу на пирс направляются два священника. На земле отпечатываются длинные тени одетых в сутаны фигур. Сутаны достают до земли, и кажется, что фигуры плывут над ней, не производя никакого движения. Ради чего пришли сюда сквозь предутреннюю мглу эти слуги Божьи? Чей зов они услышали, какую веру исповедуют?

Анхель ощупывает подошвой ботинка камни и пропитанные морской влагой доски. Он делает это подсознательно — ноги сами ищут путь к спасению. Надо миновать попов и бежать вверх. Но как далеко вверх? Пятьдесят футов, шестьдесят? На краю скользкого от грязи обрыва гнездится ряд домов. Жалкие хижины, и Анхель понимает, что там он не найдет надежного укрытия. Между обрывом и пристанью пятьдесят ярдов битого стекла, высокой, по пояс, травы, а дальше уходящая круто вверх, поднятая насыпью дорога. Между травой и мощеной дорогой глубокая и широкая канава, сможет ли он ее перепрыгнуть? Десять футов в том месте, где ограда дороги ниже всего. На шоссе никого, только тяжкий дух выхлопа и рокот начавшегося движения.

Священники заметили его и остановились. Им хочется устроить ходульное шоу. Они широко расставляют ноги и запускают руки за полы длинных одежд. Анхель видит длинный черный ствол, мокро поблескивающий в утреннем полумраке. Если у него есть план бегства, то надо немедленно приводить его в действие. Надо нырнуть в залив и вплавь его пересечь, но плыть некуда, а свист пуль, вялое погружение на дно, боль и акулы в конце не манят его в воду.

В шести кварталах от пирса в утреннюю непогоду распахивается дверь дома «Красная Ява». На пороге появляется долговязая фигура. Человек носит узкие очки в металлической оправе. За стеклами глаза кажутся тусклыми и серыми. Эти глаза не вглядываются в полумрак. Нет, это время давно прошло. Исосселес просто стоит на крыльце и ждет — ждет выстрелов и криков, но вместо этого слышит лишь гробовую тишину.

Какое это чудо — быть на Суматре и видеть, как та женщина идет по улице. Сонмища культов поклонения проистекали из куда более скудных источников. Весеннее одеяние — выцветшее платье, пропитанное лимонадом сумерек и выбеленное беспощадным солнцем. Стоит ей повернуться или сделать грациозное движение, как свет, находя самые прихотливые углы, выделяет ее нежные мускулы, подчеркивает тишину, делает намек на знание, которое она тайком тебе открывает.

Кристиана проходит по базару, останавливается у прилавка, берет ломтик звездоплодника, выдавливает немного ароматного сока на тыльную сторону ладони. Продавец протягивает палец в сторону перстня с драконом, висящего на шее Кристианы, а потом показывает ей шкатулку с драгоценностями. Она покупает серьги, а потом пьет с продавцом чай. Какое благословение — хотя бы краткий миг побыть в ее обществе, да еще на этом отдаленном, затерянном в океане острове, чтобы хоть чем-то выделить этот день среди череды других, ничем не примечательных дней.