– Да, я такой. Даже не припомню, когда за день все так славно удавалось.

Доу положил руку Зобу на плечо и вывел его на пятачок между камнями, откуда открывался вид на юг через долину. То самое место, где стоял Зоб, когда впервые заметил приближение Союза. Как все изменилось за считаные часы.

В скудеющем предзакатном свете обветшалая стена словно ощетинилась отблесками оружия. То же самое вниз по склону. Там копали рвы, затачивали колья, Герои превращались в крепость. Несколько ниже южный склон холма, как мусор, устилали тела, далеко, до самых огородов. От одного трупа к другому перепархивали вначале люди, затем вороны – мусорщики, каркающие счастливым хором. Согнанный подневольный люд стаскивал в кучи для предания земле раздетые тела – один труп неотличим от другого. Когда человек умирает в мирное время, по нему текут потоки слез, собираются процессии; родственники, друзья и знакомые говорят друг другу слова утешения. Того же, кто погибает на войне, хорошо если присыплют количеством грязи достаточным, чтобы он не смердел.

Доу поманил пальцем:

– Хлад.

– Да, воитель.

– Я слышал, в Осрунге пленен кто-то из знати. Офицер Союза или еще кто. Почему бы его сюда не притащить и не посмотреть, что из него можно вытянуть в плане полезных сведений?

Глаз Хлада оранжево блеснул в луче заката.

– Сделаем.

Он пошагал, переступая трупы легко, как палые листья. Доу проводил его хмурым взглядом.

– Надо ж чем-то загружать подчиненных, да, Зобатый?

– Наверное.

Интересно, чем Доу собрался загрузить, черт возьми, самого Зоба.

– Н-да, за день сделано немало.

Доу отбросил огрызок яблока и хлопнул себя по животу с видом человека, который сегодня впервые наелся вдосталь, а несколько сот трупов – это так, объедки.

– Так точно, – ответил Зоб.

Может, ему и самому не мешало попраздновать. Выдать коленце, хотя бы одной ногой. Спеть, чокнуться со всеми кружкой браги. Но нет, все болит. Болит, и спать охота, а проснуться в доме у воды, и никогда больше не видеть ни единого поля сражения. Тогда не придется нести околесицу над прахом Агрика.

– Ну вот. Оттолкнул их назад, к реке. По всей линии, – Доу величаво махнул на долину рукой с почерневшей запекшейся кровью под ногтями. – Ричи одолел частокол и выпнул Союз из Осрунга. Скейл занял Старый мост. Золотой отогнал всю эту братию через отмель. Там его остановили, но… Прямо-таки настораживает: слишком уж все гладко у меня получается.

Черный Доу подмигнул Зобу. Не сигнал ли это к тому, чтобы в спину вогнали нож?

– Надеюсь, народ теперь не будет брюзжать, что я не такой боец, за которого меня принимали?

– Да нет, наверно.

Как будто Доу его за этим позвал.

– Вообще-то Хлад говорил, я тебе для чего-то нужен.

– А что, паре старых вояк после битвы и поболтать нельзя?

Ножу в спине Зоб удивился бы куда меньше, чем этому.

– Почему, можно. Просто не думал, что в собеседниках у меня будешь ты.

Доу помолчал.

– Да и я тоже. Пожалуй, мы оба должны быть удивлены.

– Так точно, – сказал Зоб, не зная, что добавить.

– Завтра мы можем подпустить к себе Союз, – сказал Доу. – Так что побереги свои старые ноги.

– Думаешь, они осмелятся? После всего этого?

Доу ощерился.

– Мы задали Челенгорму хорошую трепку, но за реку не переправилось и половины его людей. А ведь это только одна дивизия из трех.

Он указал в сторону Адвейна, где в сумерках мигали огоньки – яркие точки факелов, отмечающие траекторию движения вражеской армии.

– Там подводит свои полки Миттерик. Свежие, готовые к бою. А с другой стороны, я слышал, идет Мид.

Палец Доу двинулся влево, к дороге на Олленсанд. Огни виднелись и там, едва различимые в такой дали. Сердце захолонуло.

– Так что работы здесь будет хоть отбавляй, насчет этого не волнуйся. – Доу подался ближе и вцепился пальцами Зобу в плечо. – Все у нас только начинается.

Ваше августейшее величество,

с огорчением довожу до Вас, что Ваша армия и Ваши интересы на Севере пострадали самым серьезным образом. Сегодня утром передовые отряды дивизии генерала Челенгорма достигли городка Осрунг и заняли сильную позицию на холме, опоясанном кольцом древних камней, именуемых Героями. Однако подкрепления задержались из-за плохого состояния дорог, и прежде чем наши основные силы переправились через реку, северяне атаковали большим числом. И хотя сражались со всей отвагой, Шестой и Ростодский полки оказались опрокинуты. Утерян штандарт Шестого полка. Потери исчисляются тысячей убитых и примерно таким же количеством раненых. А еще многие оказались в руках врага.

Лишь благодаря отваге Первого кавалерийского Вашего величества полка было предотвращено дальнейшее ухудшение событий. Теперь северяне хорошо укреплены вокруг Героев. На склонах видны костры их лагерей. Когда ветер дует с северного направления, слышны чуть ли не их песни. Тем не менее мы удерживаем землю к югу от реки, а дивизии генерала Миттерика с восточного фланга и лорд-губернатора Мида с западного начали сближаться, чтобы с первыми лучами рассвета нанести удар. Завтра северянам будет уже не до песен.

Остаюсь Вашим преданнейшим и недостойным слугой —

Бремер дан Горст, королевский обозреватель Северной войны.

Густеющий сумрак полон криков, стука и лязга, горек от дыма костров, а еще более от едкого духа поражения. Потрескивал на ветру огонь и шипели в руках факелы, выхватывая из темени лица, изнуренные днем перехода, ожидания, беспокойства. А кое-где и потасовок.

Дорога от Уфриса заполнена бескрайней чередой перегруженных повозок, верховых офицеров, устало марширующих солдат. Дивизия Миттерика продиралась мимо, видя на пути раненых и увечных, заряжаясь страхом еще до того, как пахнуло врагом. То, что до разгрома на Героях представлялось чем-то отдаленным, обретало сокрушительную вещественность. Мертвый мул с остекленело выпученными глазами. Телега со сломанной осью, стянутая с дороги и разобранная на дрова. Сорванная с креплений и брошенная палатка с желтым солнцем Союза на мятой парусине. Все стало символами судьбы.

Прошлые месяцы, когда Горст совершал утренние пробежки по лагерям то одних, то других полков, страх был здесь редкой залетной птицей. Хотя и гостили скука, тупая усталость, голод, хворь, безнадега и тоска по дому, вместе взятые. Но не страх перед врагом. Теперь же он был везде, и въедливый его дух лишь крепчал по мере того, как сгущались тучи и солнце уходило за пустоши и пади. Если победа делает людей храбрыми, то поражение превращает их в трусов.

Посреди села Адвейн напрочь застряли несколько редкостно громоздких повозок, по восьмерке лошадей в каждой. Красный от натуги офицер что-то орал старику, сидящему рядом с возницей.