Кирилл Водров не хотел пускать Мао на порог – ну что ж, теперь посмотрим, что скажет Кирилл Водров, когда ему придется иметь дело с Мао в должности премьера.

Христофор Мао сошел с трапа на красную дорожку, и чиновники сбежались к нему, как куры к кормушке, и девушки в узорчатой парче станцевали для него, полоща рукавами.

Когда танец окончился, и девушки расступились, Христофор увидел, что в конце красной дорожки стоит журавлиный изломанный силуэт в черных брюках и глухой черной водолазке под черным пиджаком. Джамалудин Кемиров.

Террорист. Боевик. Враг. Ты думал, что ты купил меня? Ты думал, что российскую власть можно топтать ногами, брать в заложники, тыкать в висок автоматом, – а потом подарить «порше-кайенн» и успокоиться?

Ну, и что же ты скажешь? Ты, волк с бешеным норовом, который таскает людей, как кур, и думает, что ему все позволено? Предъявишь мне за брата? Объявишь кровную месть?

– Рад вас видеть, Христофор Анатольевич, – сказал Джамалудин, – вы приехали в нашу республику в сложное время, и я счастлив чувствовать вашу поддержку. Брат был мне вместо отца; теперь президент России стал мне вместо брата.

Помолчал и добавил:

– Кстати, где вы будете жить?

Христофор сбился с шага. Раньше он останавливался в гостинице «Авартрансфлота». Теперь, конечно, об этом не могло быть и речи.

– Почему бы вам не пожить в резиденции брата? – сказал Джамалудин, – наш дом – ваш дом.

* * *

Кабинет премьера потрясал. Кабинет премьера уходил вдаль, как взлетная полоса, и посередине кабинета палубой авианосца тянулся стол для совещаний, кончавшийся короткой стартовой площадкой, откуда, как из катапульты, должны были вылетать убийственные палубные штурмовики постановлений и «МиГи» бьющих насмерть указов. Стены кабинета были отделаны удивительным розовым порфиром, ручки были хрустальные с золотой позолотой, и подоконники бронированных окон были из китайского нефрита, белого и нежного, как бараний курдюк.

Этот кабинет делал для себя покойный Гамзат Асланов, а Заур не захотел в нем селиться и отдал премьеру – и вот теперь в этот кабинет ступил Христофор Мао.

Он был совершенно один – холуи, вместе с Джамалом Кемировым, остались в приемной. Мао приподнялся на цыпочки и провальсировал по наборному паркету. Он скользнул в душистое кожаное кресло, дернул за ухо российский триколор, и провел пальцем по кремовой трубке телефона, на которой было написано: «АТС-1». Боже мой, по этой трубке он может позвонить президенту РФ! Было даже странно, что в этом кабинете нет спецсвязи с Аллахом.

Христофор Мао торжественно поправил галстук, представил себя, дающим интервью CNN, раскрыл воображаемую папку с распоряжениями, – и тут Христофор Анатольевич понял, что он абсолютно, совершенно не знает, – как, собственно, всем этим управлять. Его вообще не учили управлять. Его учили разоблачать врагов, а это, согласитесь, не всегда одно и то же.

Христофор ошарашенно смотрел на белые пузыри телефонов, на бронированные окна и на наборный паркет, и в мозгу его впервые засвербил простой вопрос: а что дальше?

В дверь тихонько заскреблись.

Мгновенная паника овладела Мао. Он хотел крикнуть: «Я занят», но в эту секунду дверь отворилась, и в нее просунулась черноволосая голова. Вслед за ним просунулось и все тело; в руке тело держало объемистый чемоданчик.

– Вот, – сказала голова, показывая глазами на чемоданчик, – хотелось бы, так сказать… мой брат, чувствуя призвание охранять закон… У нас сейчас свободно место начальника службы судебных приставов…

Начальник службы судебных приставов республики Асланбек Кемиров, двоюродный брат Заура, был с ним в машине.

– А вы сами кто будете? – спросил Мао.

– Я-то? Я замминистра финансов.

– А замминистра финансов вы больше работать не хотите? – спросил Мао.

Посетитель кивнул, как китайский болванчик, хлопнул два раза глазами и сказал:

– Понял. Понял, завтра же, если позволите, буду. Сегодня же. Через час.

И убежал, оставив чемоданчик.

«Э, – подумал Христофор Мао, – а государством-то совсем несложно управлять!»

* * *

В республике был еще один человек, который точно также испытывал опьянение от победы, и этого человека звали Сапарчи Телаев.

Это могло показаться странным, потому что Сапарчи, в отличие от Христофора Анатольевича, все-таки был человек более искушенный в подробностях жизни, и должен был понимать, что порфировые стены и позолоченная ручка сортира – это еще не венец жизни. Тем более что кабинет, доставшийся Сапарчи, был без порфира и без позолоченных ручек, – покойный Заур порфир как-то не жаловал.

Но Сапарчи Ахмедович, как уже сказано, был человек увлекающийся, можно сказать – поэт в душе, и хотя сам он людям лгал непрестанно, и так же трудно было найти зерно правды в его словах, как заставить камень плавать в воде, – все обещания, данные ему, он всегда принимал за чистую правду и очень обижался, если их не выполняли. Он мог даже так обидеться, что застрелить лгуна.

А тут его заверили в Кремле, что он будет президентом – и как было не поверить и не прийти в экстаз? Кремлю-то, Кремлю зачем врать?

Короче, Сапарчи был в совершенном подъеме. В отличие от Христофора Мао, он совершенно точно знал, как управлять государством. Поэтому, едва он оказался в кабинете президента, он снял белый правительственный телефон и набрал по нему внутренний номер. Человек, которому позвонил Сапарчи, явился в кабинет буквально через десять минут.

Ему было лет пятьдесят, он был проворен, крепок и синеглаз, и в руке этот синеглазый человек нес светлый алюминиевый чемоданчик. Это был бывший мэр Торби-калы Шарапудин Атаев, которого вышвырнули вон, чтобы посадить на его место Гаджимурада.

– Что ты скажешь о должности начальника службы судебных приставов? – спросил Сапарчи.

– Вот, – ответил Шарапудин и поставил перед Сапарчи чемоданчик.

* * *

Тем же вечером в бывшей президентской резиденции состоялся роскошный ужин. Джамалудин был очень почтителен, Магомед-Расул пел соловьем. Когда Христофор во время еды уронил салфетку, Магомед-Расул вскочил и бросился ее поднимать.

После ужина, когда Сапарчи уехал, а Джамалудин, сказавшись усталым, ушел спать, Магомед-Расул подсел к новому премьеру и заговорил о газовом проекте. Он очень переживал, что Кирилл Водров, чужой его горам и его семье человек, вдобавок представлявший глубоко враждебную интересам России буржуазную и империалистическую компанию, стал главой Navalis Avaria.

Магомед-Расул понимал, что если Кирилла арестуют, убьют или украдут, то главой Navalis Avaria станет он, Магомед-Расул.

* * *

Заявление, как всегда, образовалось очень некстати. Заявление было в Европейский суд по правам человека, и оно было принято к рассмотрению через две недели после гибели Заура Кемирова.