— Поднимись же отсюда и прими новый облик, — нараспев произнесла старуха. — Не расставайся с тем, что осталось от твоего тела. Удались туда, куда хочешь — и пусть Савитар поможет тебе там обосноваться. Вот одна из твоих костей; соединив все кости, ты снова станешь красивым; пусть ты окажешься в достойном месте, и пусть тебя возлюбят боги.

Увидев, как женщины в последний раз омывают кости Девадаса, Охана вздрогнула, вспомнив, как прикасалась к ним, покрытым мышцами, прижимая их к своему телу. Как несправедливо, что этим женщинам открыто позволено оплакивать Девадаса, в то время как она вынуждена прятаться, для того чтобы его почтить.

Чандра сложила кости в терракотовый кувшин и отнесла его к священному дереву Шами. Приподнявшись на цыпочках, она повесила кувшин на самую высокую ветку, до которой смогла дотянуться.

Наконец женщины ушли.

Охана проводила взглядом, как они становились все меньше и меньше и, наконец, совсем исчезли вдали. Солнце опустилось за горизонт. Луна взойдет только через несколько часов. Опустившаяся на землю серая мгла принесла с собой прохладу. Воды реки по-прежнему плескались о берег, но колокола умолкли, а плачущие женщины ушли так далеко, что их больше не было слышно. Этот жуткий день, наконец, подошел к концу. Погребальная церемония была практически полностью завершена; через два дня женщины вернутся, чтобы забрать кости и похоронить их.

Зная, что сумерки надежно ее укрывают, Охана подкралась к дереву, засунула руку в кувшин и нащупала то, что осталось от ее возлюбленного: превращенную в известь плоть одного человека. Ее рука вынырнула, сжимая то, ради чего девушка и пришла сюда. Гладкая и белая, кость словно светилась в вечернем полумраке. Прижимая ее к груди, будто она могла что-то рассказать, спасти, предложить утешение, Охана крадучись вернулась в одинокую ночь.

Он увидел, что все эти тела и лица, связанные тысячью взаимоотношений, родились заново. Каждое из них являлось страстным, болезненным, смертным примером бренности всего живого. Однако никто из них не умер, они лишь изменились, продолжая возрождаться заново, всякий раз с новым лицом; только время отделяло одно лицо от другого.

Герман Гессе «Сиддхартха»

Баден, Австрия

Вторник, 29 апреля, 16.20

Меер сидела за роялем в квартире Бетховена, поставив пальцы на клавиатуру, и ощущала отзвуки мелодии. Ей было нестерпимо холодно, однако это не имело значения перед лицом того, что она должна была разобраться в случившемся. Только что время дважды искривилось назад, накладываясь само на себя. Вот она сидела здесь как Марго — в тот день, когда Марго впервые услышала мелодию флейты и растворилась в ней, — но затем она вспомнила еще более отдаленное прошлое. Неужели ей удалось заглянуть не в одну предыдущую жизнь, а сразу в две? Разделенные многими столетиями?

Толчком стала мелодия — но Меер не могла вспомнить ни одной ноты, у нее осталось одно только общее ощущение.

— Вы узнали то, что я только что сыграла?

Себастьян посмотрел на нее, совершенно сбитый с толку.

— Меер, вы сейчас не исполнили ничего похожего на музыку. Вы взяли ноту до. Три раза. После чего просто сидели с закрытыми глазами секунд двадцать-тридцать.

— Нет, я играла. Я же слышала.

Он покачал головой.

— Одна только нота до. Вы так сильно дрожите. Позвольте…

Нет, Марго обнаружила «мелодию памяти» и исполнила ее на рояле, после чего Бетховен повторил эту мелодию на старинной флейте. И это дало результат, пробудило в памяти еще более древние картины: мужчина, которого она любила всем сердцем, он умер, а она похитила его кость.

— Почему вы говорите неправду?

— Меер, вы ничего не исполнили. Я бы ни за что не стал вас обманывать. Только подумайте, что может значить для меня «мелодия памяти». Для меня и для моего сына.

Холод становился все более настойчивым. Встав, Меер прошла мимо Себастьяна, мимо девушки у входа. С той же странной уверенностью, испытанной ею, когда она садилась за рояль, Меер вышла в коридор, словно зная, куда именно идти. В маленькой спальне стояли кровать, застеленная тонким покрывалом кофейного цвета, комод, умывальник и вешалка, на которой висело пальто. Без колебаний Марго сняла тяжелое шерстяное пальто с крючка и сунула в него руки. Грубая ткань сразу же согрела. Настолько, что сильная дрожь, нисколько не обусловленная погодой, прошла.

Погрузив руки в карманы, Меер нащупала в левом маленькую дырочку. Взяв подгиб за угол, она сложила ткань так, что ее пальцы дотянулись до самого низа, где под подкладкой застряла монетка. «Они всегда проваливаются туда», — улыбнувшись, подумала Логан. Но под подкладкой было еще кое-что. Огрызок карандаша, испачканный высохшими черными чернилами.

Какое право она имеет надеть пальто Бетховена? Если девушка на входе, продающая билеты, узнает о том, что кто-то трогает предметы экспозиции, она вызовет полицию. Меер стало стыдно: сама работая в музее, она знала, что каждый экспонат является неприкосновенным и священным. Поспешно сняв пальто, молодая женщина аккуратно повесила его на вешалку.

Все было в точности так, как до ее прихода, за исключением одной странной мысли, не дававшей ей покоя: когда-то в прошлом она уже надевала это пальто, чтобы изменить свою внешность и обмануть того, кто за ней следил.

Вторник, 29 апреля, 17.06

Поднимаясь вместе с Себастьяном по заросшему густым лесом склону, Меер повсюду вокруг видела изображения с открыток: стадо коз, пасущееся в лощине, стена из грубо обработанного камня и площадка, опасно нависшая над тридцатифутовым обрывом, откуда открывался захватывающий вид на раскинувшийся внизу городок. Баден оказался именно таким, каким она его и представила, когда Отто впервые упомянул о нем.

— Отсюда все видно как на ладони, но вас снизу никто не увидит, — тихо промолвил Себастьян.

Меер удивилась, почувствовав у себя на плече его руку.

— Вы подошли слишком близко к краю. Ограждения здесь нет. Бывали случаи, когда отсюда срывались вниз.

— Смерть в Венском лесу, — попыталась отшутиться Меер. — Иоганн Штраус был бы очень огорчен.

— Особенно если вспомнить, что вальс считался бегством от смерти. Но здесь и без того более чем достаточно трагичного. Майерлинг совсем недалеко отсюда. Вы знаете об этом?

Меер покачала головой.

— Эрцгерцог Австро-Венгрии Рудольф и его возлюбленная, баронесса Мария Ветсера покончили с собой в его охотничьем домике, это всего в нескольких километрах отсюда. Эрцгерцог был женат, а баронессе было всего восемнадцать лет. Теперь в этом здании монастырь, но местные жители утверждают, что призраки влюбленных до сих пор бродят по окрестным холмам.

— Мой отец не шутил, говоря, что в Вене люди просто одержимы смертью. Вы уже не впервые заводите речь о призраках. Вы сами в них верите?