Когда Эльв думала о Полло, своей первой собаке, ее сердце сжималось от боли. Если бы ей пришлось назвать самое важное качество человека или пса, она выбрала бы верность. Все остальное не имело значения. Вот к чему она пришла. Все остальное было неважно.

Эльв много думала о Мег. Она жалела, что не может поговорить с сестрой с позиции сегодняшнего дня. Жалела, что не может поменяться с ней местами, не может воскрешать мертвых, поворачивать время вспять. Однажды ночью ей приснилась Мег, совсем как живая, только немая. «Se nom brava gig», — произнесла Эльв на языке, который забыла наяву. Должно было сработать, но Мег ничего не ответила и исчезла. Эльв проснулась в поту. Она поняла, что изобрела арнелльский, потому что не могла говорить. Она обвиняла Мег в зависти, хотя сама завидовала ей. Эльв завидовала, что Мег не знает того, что знала она: что бывают грехи непроизносимые и непростительные.

Беременным женщинам свойственны капризы, и Эльв захотелось вернуться в Уэстфилд. Она все время думала об алых листьях; о снегопаде, будто в снежном шаре; о предрассветных кроликах; о ястребах на деревьях. В один прекрасный день Эльв села на автобус на Сорок второй улице, всего за несколько недель до срока родов. Ехать пришлось дольше, чем она предполагала. Эльв даже попросила водителя остановиться на обочине, где ее и стошнило. Было жарко и тесно, автобус трясло на ухабистой горной дороге. Эльв вышла в городке, который оставался таким же маленьким и вымершим, как во времена ее плена в Нью-Гэмпшире. Она подошла к стоянке такси и попросила единственного шофера отвезти ее в Уэстфилдскую школу. Тот ответил, что школа много лет закрыта. Все продали, включая лошадей, а здания забросили. Было судебное разбирательство, вмешался штат, недвижимость выставили на аукцион, но никто ее не купил.

Эльв сходила в мэрию, где клерк помог ей разузнать о паре, которая забрала ее любимца Джека. Коня держали в поле, а на зиму пускали в амбар. Хозяйка разрешила Эльв приехать и объяснила, как добраться до фермы. Идти было недалеко, всего полторы мили по дороге. Эльв добралась до поля и перенеслась обратно в тот день, когда трава была пронзительно-зеленой, когда Лорри подошел к ней и остальной мир отступил. Она встала у изгороди. Джек щипал траву, опустив свою большую голову.

— Привет, — поздоровалась Эльв.

Она забралась на нижнюю перекладину изгороди и прищелкнула языком. В воздухе висели комары и мошки. Пахло травой. Джек подошел, волоча ноги.

— Привет, дружище. Это я, Эльв.

Старый конь потерся о нее своей большой головой. Его шатало из стороны в сторону, но он чудесно смотрелся на фоне неба. Новая хозяйка Джека помахала рукой и подошла по дорожке. Она любила животных и не могла позволить, чтобы бедного коня отправили на бойню. Остальных лошадей продали в конные клубы по всему штату, но старый Джек никому не приглянулся.

— По-моему, он вас вспомнил, — сказала женщина.

Джек ел с рук Эльв. Она купила пакет овсяного печенья в универсальном магазине в городке. Клэр рассказывала, что лошади из конюшни в Норт-Пойнт-Харборе любили печенье больше всего на свете.

— Вряд ли, — возразила Эльв. — Он меня не помнит. Моя сестра была наездницей. Мне до нее далеко. Я просто любила лошадей. Он выглядит счастливым.

Женщина подбросила ее обратно в город. Эльв ждала в тени на остановке и вспоминала, как купалась с Лорри в пруду, как он занимался с ней любовью в машине и в воде, как ей не хотелось возвращаться в школу, какой юной и глупой она была, какой несчастной и счастливой одновременно. Подошел автобус, и она медленно встала. Ее лодыжки ужасно раздулись, она устала. Она больше не вернется в этот городок. Никогда не проедет по грязным дорогам в поисках того пруда. Не навестит Джека, не перелезет через забор, пытаясь осмотреть заброшенную школу или разыскать птичьи косточки, которые собрала на нитку однажды вечером, сидя с Клэр на кухне. Эльв устроилась на сиденье и уставилась на деревья в окно. Дорога из Нью-Йорка показалась бесконечной. А ведь ее мать однажды приехала сюда в слепящую метель, но Эльв не захотела с ней увидеться. Она смотрела в окно, слишком спесивая, чтобы окликнуть мать, слишком юная, чтобы знать, как мало времени у них осталось.

Четвертое июля Эльв провела в хозяйственных магазинах Форест-Хиллза в надежде купить кондиционер в рассрочку. Никто не верил на слово, к тому же все уже распродали. В конце концов пришлось купить дурацкий вентилятор, который с трудом гонял горячий воздух по квартире. Эльв клала на лоб холодные компрессы и пила апельсиновый сок со льдом, но все же заработала потницу. Пит привез кондиционер. Эльв сказала, что он и так уже много сделал и она не хочет его больше беспокоить, но он ответил: «Дети для того и нужны, чтобы беспокоить». Так что, когда настал ее срок, она позвонила ему. Эльв было неловко, но ей больше некому было звонить. Пит мерил шагами коридор больницы, как будто был отцом Эльв, а не посторонним. Узнав, что родилась девочка, он завопил: «Ура!», хлопнул по спине пару-тройку мужчин, ожидавших вместе с ним, и отправился звонить Наталии.

— Шесть фунтов, шесть унций, — сообщил он. — Совершенство во всех отношениях.

В Париже была середина ночи, и Наталия спала, но обрадовалась звонку. Она достала все фотографии, которые Эльв прислала ей за годы. Особенно ей нравились снимки беременной Эльв. На одном из них та задрала футболку, чтобы продемонстрировать огромный живот. На ее лице играла прелестная улыбка. «Надеюсь, он таким не останется, — написала она Аме. — Пообещай, что ребенок вылезет наружу».

Сначала Наталия не говорила Клэр о ребенке. Когда она упоминала Эльв, Клэр обрывала разговор или находила повод выйти из комнаты. Наталия не давила на нее, но теперь все изменилось. Она постучала в дверь спальни. Клэр открыла в одной футболке и трусах. Ее спутанные волосы сбились в колтуны, но она не спала. Она читала Кафку, мастера несчастья и самобичевания, гениального разоблачителя людей, неспособных разглядеть настоящую природу своих близких. Клэр давно подозревала, что смертные — загадочные создания, которые прячут свою истинную сущность, точно луковица, под множеством слоев полупрозрачной шелухи. Девушка любила перечитывать книги по многу раз, пока они не становились знакомыми и больше не сулили сюрпризов.

— Сядь, — попросила Наталия, когда Клэр пустила ее в спальню.

— Я только что встала, — возразила Клэр.

Она была бледной, раздраженной, невыспавшейся. Магазин ей наскучил. Она знала, что другие продавщицы жалеют ее. У Люси и Жанны были парни, обе вели светскую жизнь. Они приносили Клэр все больше ношеной одежды, как будто это могло изменить ее судьбу. Иногда девушка выбрасывала мешки с подарками в помойный бак во дворе, даже не заглянув в них.

Приход бабушки встревожил Клэр. Не иначе плохие новости. В конце концов, была середина ночи. Клэр уселась на краешек кровати и приготовилась слушать. Стоял июль, но она держала окна закрытыми, несмотря на жару и духоту. Ей было все равно.

Наталия объяснила, что не хотела расстраивать Клэр разговорами об Эльв, но всему есть свое время и место, и настала пора рассказать Клэр, что ее сестра родила ребенка.