страданиям. Опыт даст тебе иммунитет, он, как универсальная вакцина, вытравит из души уязвимые места, выстроит несокрушимые стены, за которыми не останется ничего по-настоящему стоящего. Цели, поставленные задачи и найденные решения. Эмоции постепенно угаснут, сердце охладеет. Ты будешь спорить. Я вижу в твоих глазах огонь, и я завидую тебе, Джером. Я на него не способен. Мой удел — театр одного актера и почти сыгранная пьеса, которая не принесет мне ни радости, ни разочарования.»

— Ты доиграл свою пьесу? — мой голос напрочь лишен эмоций. Бескровные сухие губы изгибаются в подобии улыбки, и в глазах Моро появляется триумфальный блеск.

— Ты запомнил, — кивает он. — Почти, Джером. Остался последний акт, и можно будет поднимать занавес.

— Ни радости, ни разочарования? — снова цитирую его слова.

— Удовлетворение, — тяжело выдыхает он. — Каждый в итоге получил то, что заслужил.

— Ты сумасшедший, Квентин. Ты убивал людей. Ради чего?

— Расскажи мне. Я вижу, что у тебя есть теория, — окинув меня снисходительным взглядом, скрипучим голосом предлагает Моро.

— Ты мстишь Кертису Моргану через меня, пытаешься перемолоть, уничтожить, сделать таким же, как вы. Твой враг давно мертв, и ты скоро сможешь лично высказать ему свои претензии.

— Близко, но мимо, парень. Чтобы ты понял, я должен рассказать тебе то, что ты не найдешь ни в одном досье. Мы тщательно храним семейные тайны, Джером, не делая их достоянием общественности. Семья — это святое, не так ли?

— Что ты можешь знать о семье и святости? — презрительно спрашиваю я.

Жесткая усмешка кривит тонкий рот Моро.

— Столько же, сколько и ты, Джером. Ты должен послушать мою историю. В последний раз. И многое встанет на свои места. Я постараюсь быть кратким, а это впервые. По большому счету я уже сказал тебе достаточно, и если ты постараешься вспомнить, то поймешь, что я на самом деле хотел сказать…

— Ты отвлекаешься, — резко прерываю. — Переходи к главному.

— Все такой же нетерпеливый, — ухмыляется Моро. — Я не солгал тебе ни разу, Джером. И когда говорил, что мы были с Кертисом Морганом друзьями, я не лукавил. И о том, что простил его, тоже. Но простить мертвеца и забыть долги — не одно и то же. Мы так воспитаны, Джером. Некоторые преступления не имеют срока давности и должны быть оплачены. Рассчитываться по счетам пришлось тебе, но я щедро компенсировал твои потери. Нет, не возражай. Позже. У меня тоже была семья, парень. Отец, мать, старший брат. Бизнесом отца в свое время заинтересовался Даниэль Морган. Он сблизился с моими родителями, вошел в доверие, и так мы с Кертисом стали друзьями. У нас оказалось много общего: интересы, взгляды на жизнь, цели, к которым стремились. Мы ходили в один колледж, посещали одни и те же вечеринки, и нас мало интересовали дела наших отцов, которые в один роковой момент не сошлись во мнениях. Я был на занятиях, когда машину с моими близкими расстреляли. Все случилось средь бела дня на улице. Никто не выжил, а заказчика, разумеется, не нашли. Даниэль Морган проявил неожиданную заботу обо мне, искренне сочувствовал и стал настоящим благодетелем, бескорыстным и благородным, как мне тогда казалось. Направлял, советовал, ввел в свой бизнес, а взамен я инвестировал в Медею средства, полученные в наследство от отца, и был искренне благодарен Даниэлю за участие в своей судьбе, будущем. Истина всегда рядом, но я осознал ее, когда окончил университет и начал работать под началом Моргана. В мои руки попали факты, прямо указывающие на то, что мой благодетель организовал убийство неудобного партнёра. Моя мать и брат попали под пули случайно. Случайные жертвы, Джером. Ничего не напоминает?

— Дальше, — требую я, стиснув челюсти.

— Я, как и ты, годами вынашивал свою месть и совершил ее. Даниэль Морган тоже был расстрелян, но его жена и сын не пострадали. Тогда у меня еще имелся свой кодекс справедливости, и я верил в дружбу. Кертис и я не имели никакого отношения к войне между нашими отцами. Он так и не узнал, что это я заказал Даниэля. А дальше… Дальше ты знаешь. Кертис занял пост отца, а я попал в правление. Мы развивали бизнес, продолжили разработки по Купидону, замороженные в свое время Даниэлем Морганом. Оба женились. Кертис ради выгоды и связей, я по любви. Я видел, как менялся Кертис, как развращали его власть и растущие капиталы на счетах, и сам становился таким же, хотя в глубине души был уверен, что отличаюсь, но, разумеется, это было не так. Работа над Купидоном и открывающиеся возможности изменили нас обоих. То, что мы делали, может показаться кощунственным и диким для многих непосвящённых. И я наивно полагал, что смогу сохранить свою жену и нашу с ней любовь незапятнанной. Моя болезнь, как кара за грехи, стала приговором, но мне удалось выжить, и я внезапно осознал, что не должен терять время впустую, тратить его на сделки с совестью и бессмысленные сомнения. Я начал жить так, как хотел, как считал нужным, и мне не было стыдно. Ни перед людьми, которые пострадали, ни перед Дайаной. Я втянул ее в работу над Купидоном, хотя прекрасно знал, что ей совсем не понравится то, что она узнает во время исследований. Так и вышло. Чем больше она спорила, тем сильнее меня раздражала. Иногда мне хотелось плюнуть на последствия и показать результаты неофициальных тестов Купидона, проводимых на проститутках.

— Она знала, — отвечаю я мрачно.

— Да. Дайана взяла документы из моего сейфа. Она оказалась умнее, чем я думал, — болезненный огонь появляется в бледных глазах Моро. И он на мгновение оживает.

— Она любила тебя. Несмотря на то, что узнала, — с укором бросаю я, и он снова невозмутимо кивает.

— Я знаю.

— И ее вины в том, что сделал с ней Кертис Морган, не было, — продолжаю звенящим от ярости голосом. Но все мои слова рикошетят о восковую маску Моро.

— И это тоже я знаю, — отвечает он.

— Она не сдала тебя, только его, хотя могла.

— Да, не сдала.

— Она хотела вернуться, узнав, что у тебя рецидив, потому что продолжала тебя любить.

— Да, так и было, — в его голосе наконец-то проскальзывает напряжение. Он закрывает глаза, словно собираясь