С раннего детства хватал жёлтые фломастеры, highlighters, и всё ими закрашивал. Мы уже в двух студиях были, но он нигде не удерживается.

– Ну, может, тут ему больше повезёт, – улыбаюсь я. – Вы знаете, желание оттачивать технику и обращать внимание на полутона иногда приходит с возрастом. Ко мне – так точно пришло не рано.

– Это ж сколько ещё ждать? Простите, а когда это к вам пришло, если не секрет?

– В шестнадцать лет. Одним летом на даче.

Интересно, почему на свадьбах у Шиловских я всегда напиваюсь? Причём каждый раз веду себя по-разному. Казалось бы, на одного и того же человека алкоголь должен действовать всегда одинаково, а вот поди ж ты… Не должен? Вы меня успокоили. Да нет, количества выпитого не помню, качества тоже, лет уже столько прошло… Сколько? А вы с какой стороны? Ааа, жениха… Тётя Сара – мамина сестра. У неё три дочки, всё мальчика хотела, да не вышло. Райка, старшая, в конце восьмидесятых замуж вышла. В ноябре 1989 года, никогда тот день не забуду. Потом Ленка вышла, через год буквально, в декабре девяностого. И тот день я тоже никогда не забуду. А Зойка, младшая, поздний ребёночек, вот только сегодня сподобилась. А я опять напился. Но сегодняшний-то день я забуду, я вас уверяю. Ничего в нём нет интересного, я пью, Милка с невестой трепется… Пусть развлекается, мне не жалко. У нас тоже свадьба скоро, через месяц… Спасибо, спасибо… Да нет, я радостный, всё хорошо, Милка чудесная, я её много лет знаю, родители дружат. Если бы тех двух свадеб не было… О, на балкон – это идея, мне надо проветриться.

…Вы уверены, что вам это интересно? Ну ладно. Скажите, вот вы когда в Москве… вы откуда? Из Минска? Ну, это не принципиально. Так вот, вы когда собирались сюда, вы своих американских родственников слушали? Ну, тех, которые орали: «Не везите никаких ковров, фотоаппаратов, шуб и прочей дребедени. Везите английский язык; всё время и деньги тратьте на изучение языка!»…Во-во, никто не слушал. Английский если и учили, то через пень-колоду, зато хлама всякого с собой везли – мама дорогая. И весь последний год, вместо того чтобы язык осваивать, отмечались в очередях за пианино и мотоциклами, отоваривались, покупали, продавали, меняли даже. Потом приезжали – а никому это тут не надо. Вот без инглиша – никуда. Многие месяцы сидеть тут и язык учить – вместо того чтобы на работу в это время устраиваться или специальность новую осваивать. А друзья-родственники только ухмыляются: мы вам говорили, вы нас не послушали. Я к чему это? А, да, что не слушали мы их. До сих пор помню, как Серёга орал мне в трубку из своего Анн Арбора: «Вези сюда бабу!» Свободных женщин, уверял, там нет; все либо замужем, либо крокодилицы, да и тех мало. А американки нашего брата имели в виду… Вы улыбаетесь. Проходили? Во-во. Только я ж говорю: никто не слушал. Давай…те? Можно на ты?.. Давай ещё по одной, делать тут всё равно больше нечего.

Милка хорошая девушка была, симпатичная, неглупая, из приличной семьи, но такая вся из себя правильная, аж челюсти сводило. Впрочем, с тех пор мало что изменилось.

В театр с ней сходить или на выставку – милое дело, друзьям не стыдно показать, в постели вроде тоже ничего. Даже лучше, чем ничего. Но в девятнадцать лет этого ж мало. Хочется, чтобы в постели было не «ничего», а искры из глаз, чтобы крышу сносило, чтобы возбуждаться от одного случайного движения, от запаха, от поворота головы. Хочется вдохновения, страсти, Любви с большой буквы. С такими, как Милка, хорошо встречаться лет в 30, когда отгулялся, отплясался, пора и семью заводить, а фейерверки либо в прошлом, либо на стороне. А когда тебе нет ещё двадцати, когда впереди Америка, новая жизнь в новой стране, то мысль о женитьбе на очередной хорошей еврейской девочке, сосватанной родителями, кажется кощунственной. Да что я вам… тебе объясняю, и так ясно. Короче: послушал я Серёгу, посмеялся. Что он несёт? Что я, девушку себе не найду во всей Америке?

Не смеши меня.

А что Милка? Милка, конечно… Милка плакала тогда, говорила, что любит, что не хочет без меня оставаться, а я ей не верил. В Америку она хочет! Своих родственников нет, в Израиль им тащиться неохота, вот и придумала себе «любовь». Ещё, небось, сама себя убедила, что действительно меня любит. Что я, дурак – жениться в девятнадцать лет? Но ей я, конечно, ничего этого не сказал. Наплёл что-то про то, что не готов принимать такие решения на всю жизнь, что мне надо пожить в Америке, подумать, посмотреть. Она, конечно, поняла всё, в аэропорту рыдала так, что мне неловко перед родителями было. Мама её на меня волком смотрела. Как будто я ей должен. И уехал… Ещё по одной?

А ведь он оказался прав. Этот шлимазл всегда оказывается прав, чёрт бы его подрал. Ну да я сейчас не об этом. Поехали бы мы в Нью-Йорк – может, и по-другому бы всё сложилось, а в Мичигане русскоязычных девушек в конце восьмидесятых было не то чтоб очень много; свободных так почти совсем не было. Те, что были… спасибо, не надо. Впрочем, через год я готов был бросаться на любую. Даже на американку… Да не ржи ты, они по большей части действительно нас игнорировали, но пару раз у меня с американками было – так, ерунда, случайные связи, быстрые романы. После этого я твёрдо понял, что аборигенки – не моего поля ягоды. Чужие какие-то, в жизни скучные, в постели серые, в быту странные… Нет, я не обобщаю, может, это мне не повезло. Короче, к концу первого года в США я лез на стенки и готов был уже вызвать к себе по-прежнему по мне тоскующую, если верить маме, Милку. Но тут как раз Райка Шиловская замуж собралась, и мы всей семьёй поехали в Сан-Франциско на свадьбу… Слушай, налей мне ещё, это без достаточного содержания алкоголя в крови не расскажешь.

…Тебя в женщинах что возбуждает? Не, я не про душу и глаза, а чисто физически? А мне вот грудь по фигу, была бы какая-нибудь. Ножки стройные – великая вещь, но на них я тоже во вторую очередь смотрю. Меня привлекают гитары – переход от талии к бедру, изгиб этот… уххх! Чем круче, тем лучше… Не-не, ты не понял, такие… типа Мэрилин Монро. Чтобы талия осиная и бёдра покачивались. Меня узкобёдрые девки вообще не привлекают. Пусть даже груди не будет, а вот переход этот должен быть. Впрочем, у Ирки всё было, и грудь тоже. Фигура – Софи Лорен или Лоллобриджида какая-нибудь. Таких фигур не бывает в жизни, а у неё вот была. Она, понятное дело, это знала и всячески фигуру свою подчёркивала: блузочки в облипочку, платьица приталенные, брючки узкие. Мужчины с ума сходили; они на неё стойку делали как сурки. Баба упивалась собственной сексуальной привлекательностью, купалась в ней, флиртовала налево и направо, мужиков меняла – извини за банальность – как перчатки, шла по жизни смеясь, да нет, хохоча просто. Я, знаешь, бывало, читал в каком-нибудь романе: «Я увидел её и понял, что пропал» – и смеялся. Ну не бывает так. Что за чушь – «увидел и пропал». А тут сразу понял, о чём они там все писали. Увидел Ирку – и всё, кранты. Повело меня просто. Ни о чём думать не мог, ничего делать не мог, отойти не мог, стоял как телёнок и глазами хлопал. Сдерживал себя последним усилием воли, чтобы не наброситься на неё прямо тут же, на свадьбе. С трудом держался, веришь ли?..

…Она на меня? Ноль внимания. Вокруг неё всё время мужиков пять, наверное, крутилось, постарше, побогаче, посолиднее, а я студентик щупленький двадцатилетний; на кой я ей сдался? В какой-то момент не выдержал, подошёл, познакомился, представился двоюродным братом невесты.