Хор, он же ропот большого города.

«Репейница» пристыковалась к темно-зеленому дирижаблю-гиганту, в котором, как предположил Кильон, занимались мелким и капитальным ремонтом дирижаблей дальнего следования. Вокруг длинной узкой гондолы было полдюжины мест для захвата целого корабля, оснащенных канатами, тросами, массивными скобами. Два корабля уже стояли на ремонте. У одного двигатели работали в тестовом режиме, другой словно освежевали – вскрыли оболочку, обнажили ажурный скелет из металлических поясов жесткости, распорок, газовых подушек, которые сдули, чтобы корабль не поднялся самостоятельно. По скелету, словно деловитые жуки, ползали техники обоих полов. Некоторые использовали предохранительные тросы, другие целиком полагались на опоры для рук и ног, беспечно игнорируя опасность падения.

– «Хохлатка ольховая», – объявила Куртана, кивнув на разобранный корабль.

Она стояла у пульта управления, состыковав «Репейницу» с гигантским кораблем.

– Вы все корабли знаете? – спросил Кильон.

– Этот знаю. – В кои веки Куртана улыбалась, и Кильон решил, что она рада встрече с другими кораблями. – Эй, ты в порядке? Что-то тебя колотит.

Об инциденте со Спатой Кильон решил умолчать, еще не определив, кому благоволит Куртана.

– Я оступился на балконе, чуть не вылетел за поручни.

– Такое рано или поздно случается с каждым. – Куртана остановилась – решила отрегулировать что-то непонятное медным рычажком. – Я телеграфировала Рикассо о нашем прибытии. Он знает, что на борту у нас новенькие.

– Что именно вы ему сообщили?

– Намекнула, что один его очень заинтересует. В подробности не вдавалась. Откровенно говоря, новая живая игрушка заинтересовала его не меньше.

– Я могу доверять Рикассо?

– Если мне доверяешь, доверься и ему. В любом случае он поймет, кто ты, как только я сдам судовой журнал. Где твоя шляпа?

– Унесло ветром.

– Возьми на складе пилотку. А то видок у тебя – только детей пугать.

– Спасибо. А что будет с остальными?

– Мероку переведут в госпиталь на борту «Переливницы ивовой» и оставят там, пока доктора не позволят ее оценить. Нимчу и Калис поместят в карантин, тоже на борту «Переливницы». С клиношными болезнями мы знакомы, но землеройки – отдельная история.

– Я осмотрел обеих и ничего не нашел.

– Ну ты ведь предметно не искал. Это лишь мера предосторожности.

– А кто будет их осматривать?

Куртана как-то странно взглянула на него:

– Не знаю. Зависит от многих факторов. Почему ты спрашиваешь?

– Естественное любопытство. Мне еще кажется, что матери и ребенку будет проще, если их осмотрит кто-то знакомый.

– Например, ты?

– Да, если на то пошло. Надеюсь, я доказал, что умею приспосабливаться.

– Я не забыла вчерашнюю нашу беседу. И говорила я серьезно.

– Ни секунды в этом не сомневался.

– Ты успел заглянуть к Мероке и вернуть то, что я тебе дала?

– Успел.

– Как она отреагировала?

– Нам с ней еще предстоит наладить отношения.

Едва «Репейница» пришвартовалась, началась разгрузка. Шаткая металлическая платформа воздушного дока встала вровень с бортом гондолы и уже наполнялась ящиками, контейнерами, канистрами. Члены экипажа и грузчики по цепочке передавали драгоценный груз, привезенный Куртаной. Раненых укладывали на носилки, у двигателей уже суетились техники в заляпанной маслом форме, которые бесстрашно взбирались по балкам и тросам, словно спешили заняться мародерством на потрепанном в бою корабле. Тем временем мелкие кораблики – такси и шаттл, которые Кильон приметил раньше, – сражались за парковочные места по другую сторону причала. От столкновений на их оболочках оставались вмятины, словно на переспелых фруктах. Часть этих корабликов – «скорая помощь», как понял Кильон: раненых завозили на них в первую очередь. Куртана стояла рядом с ним и наблюдала за происходящим. Молчание она прерывала, чтобы отчитать очередного недотепу, который неловко орудовал гаечным ключом или лез куда не следует.

– Когда снова в путь? – спросил Кильон.

Он крепко держался за поручень: причал опасно раскачивался. В брешах между металлическими пластинами, на пол-лиги ниже, виднелось дно кратера.

– Через неделю, – ответила Куртана. – Может, через две. Зависит от того, как быстро устранят повреждения.

– Вам небось не терпится. После таких дальних полетов клаустрофобия мучает.

– Дома тоже хорошо. Но если бы я не любила небесный простор, не командовала бы ударной разведгруппой. – Куртана сложила руки рупором и крикнула: – Эй, осторожнее! Рикассо шкуру с тебя сдерет, если поцарапаешь его живую игрушку!

Грузчики краном поднимали что-то из гондолы «Репейницы». Оказалось, это деревянный ящик с прибитой гвоздями крышкой. Размером он был с клетку, из которой Кильон вызволил Калис и Нимчу. Причал пугающе накренился, когда на него опустили ящик, и прогнулся, словно канатный мост, который вот-вот лопнет. Но похоже, никого вокруг это совершенно не волновало.

– Вряд ли мне объяснят, зачем Рикассо нужен борг, – проговорил Кильон, удерживая на голове пилотку, не очень ему подходившую по размеру.

– Он любит их истязать. Упрекнуть его язык не поворачивается.

– Не одобряю я истязаний.

– Обсудишь это с Рикассо. Вон он летит.

К дальнему концу причала приближался кораблик, разительно отличающийся от остальных. Во-первых, черной гондолой размером с легковушку, блестящей, украшенной золотой чеканкой. А во-вторых, если на оболочках других кораблей виднелись следы починки, то у этого была новенькая, малиновая. Корабль пристыковался, и открылся люк со складным трапом. Два члена экипажа, оба в откровенно непрактичной форме с белыми перчатками и золотыми эполетами, выбрались из корабля и замерли по разные стороны от люка. Затем показался мужчина комичной наружности – крупный, с огромным животом, копной белых кудрей и белой же бородкой клинышком. Форма у него была скромнее, чем у свиты, – черные брюки и черная туника. О высоком положении свидетельствовал лишь красный пояс. Мужчина сошел с трапа, и от его веса причал содрогнулся, хотя там уже стояли ящики, контейнеры, канистры с топливом. Разгрузка продолжалась, однако члены экипажа «Репейницы» и грузчики, несомненно, чувствовали присутствие Рикассо. Тот следил за каждым их движением.

Рикассо что-то сказал, но среди гула двигателей слов было не разобрать. Один из грузчиков кивнул на большой ящик, и Рикассо бросился к нему – зашагал быстрее свиты, беспечно игнорируя дрожь причала. Он крикнул что-то, и другой грузчик протянул ему лом. Рикассо отодрал доску сбоку ящика, смахнул пыль с лица и заглянул в темную брешь, которую только что сделал.