– Как парк у дворца, – глухо сказала Ани, не открывая глаз, – только деревьев в сотни раз больше, они выше, крепче, растут гуще. В нем бывают ягоды… как виноград, только растут на кустиках на земле, Суреза. Разные, красные, желтые… Кислые и сладкие. А дождь – это бесконечные брызги с неба.

Служанка молчала, видимо, представляла.

– Вы беленькая, как ягненочек, – сказала наконец Суреза с удовольствием, – ни у кого нет таких волос, чисто пух, сафаиита. Можно мужу рубашку выткать, вот какие волосы!

– Не будет у меня мужа, Суреза.

– Будет, госпожа, будет, – храбро произнесла дочь Песков, выплетая белые косы – каждая толщиной с руку, – самый лучший муж будет, самый сильный. И достойный. Ах, жемчугов бы в них, госпожа! Вот какие косы! И платья мы вам подберем самые лучшие, и ножки обуем…

– Не надо платьев, Суреза, – резко сказала Ангелина, чувствуя, что ее снова клонит в сон, – и жемчуга не надо. Спать хочу.

– Сейчас, сейчас, – засуетилась женщина, – постель перестелю. Может, бульончику, сафаиита? Очень уж вы худенькая.

– Не хочу, – вяло отозвалась Ангелина. – Не хочу.

Она много спала, гуляла, как сомнамбула, по парку, равнодушно скользя взглядом по своим розам. Не обращала внимания на встречающихся ей драконов – те смотрели, как резали, а она проходила сквозь них, не останавливаясь, и красноволосые расступались перед ней, опуская глаза. Гладила щенка тер-сели, приходящего поиграть, и терпеливо объясняла ему, что сейчас не может.

Пришел и затянувшийся цикл, и она совсем ослабела – все больше лежала в кровати, нехотя вставала, когда заходил Нории – он тоже много молчал, внимательно глядя на нее и не пытаясь касаться или на чем-то настаивать. Если говорил, то рассказывал о делах в городе, о расчистке дороги, о поисках воды – но Ангелину это уже не трогало. Жизненная энергия проскакивала лишь иногда, как искра у разрядившейся зажигалки, ей все время было холодно, и только ночами сквозь крепкий сон казалось, что большой мужчина тихо ложится рядом и греет ее, обхватив руками, и сила покалывает малюсенькими иголочками, разгоняя кровь. Но по утрам постель была пуста.

– Госпожа совсем ничего не ест, – жаловалась Суреза слушающему ее Зафиру, – одни глаза, и волосы, и спина прямая. Как голову держит, не пойму. Не дело это, – вздыхала она, и старик согласно качал головой: он-то видел, как сумрачен становится день ото дня его господин. – Изведут друг друга.

– Знаешь, – сказал Нории Чет, когда они сидели в плетеном павильоне и среди деревьев мелькнула беловолосая фигурка, – я, глядя на нее, вспоминаю жеребца, которого мы поймали у Белых гор. Помнишь? Я взял его себе, чтобы приручить. Какая силища была, какая шея – не обхватить! Только бешеный был, зараза. Выбивал ворота, скидывал меня, кусался, лягнуть намеревался. Я тогда сделал ошибку – колья на ворота прикрепил, чтобы не бился больше. Так он наутро, как меня увидел, разогнался и на эти колья грудью нанизался. Предпочел умереть, Нории.

– Ты ли это говоришь? – спросил Владыка с насмешкой. – Ты, который грозил мне ее смертью?

– Я ошибался, Нори-эн. Она воин, – жестко сказал Четери, – пусть руки слабы и оружие поднять не сможет. А воин либо побеждает, либо погибает. Я слетал к жителям той деревни, где ты ее нашел, как ты и просил. Они ее боятся, – Чет хмыкнул, – считают великой колдуньей. Сказали, что пришла утром, совсем слабая, раненая и босая, с Черного кургана, а они туда и днем боялись ходить. И когда увидела песчаников – не спряталась, а пошла навстречу, защищать людей. Там их сотни две в стекле похоронены, Нории. Про нее скоро легенды ходить начнут.

– Уже ходят, – произнес Владыка задумчиво, глядя в ту сторону, где скрылась Ани.

– Расскажи ей, – потребовал Четери. – Про белый терновник, Нории. Расскажи. Она останется.

– Ты бы рассказал? – с улыбкой спросил Нории, и друг его нахмурился, качнул головой.

– Тогда напомни ей о долге. Если она так любит родных, что ради них готова пересечь пустыню… Помнишь, Светлана, – это имя он произнес с таким теплом, что Нории еще раз улыбнулся печально, – постоянно в библиотеке сидела? И принесла нам биографии последних Рудлогов? Они же все рано умирали, друг. И у нее в ауре я вижу печать нашего проклятия. Ты же видишь? Смерть всегда рядом с ней. Если она не вернет долг, то династия будет уничтожена.

– У ее сестер – такая же, – Владыка вспомнил мягкий и страстный огонь второй принцессы, слабенькое тепло третьей.

– Скажи, – почти умоляюще попросил Чет. – Заклинаю, Нории.

– Знаешь, – сказал Владыка-дракон и посмотрел другу в глаза, – мы забыли о том, что долги должны отдавать мужчины. Воевать должны мужчины и разбираться с последствиями войны, Мастер. Женщины должны жить, любить, рожать. А у них в семье только женщины и дети их крови остались.

Чет некоторое время смотрел на него как на приговоренного.

– Ты же хочешь ее, – произнес он настойчиво. – А она – тебя. Соблазни ее, сделай слабой, пусть останется с тобой по своей воле, по воле своего тела. Ты же можешь. В любой момент, Нори.

– Могу, – согласился Владыка и встал. – Разделишь со мной сегодня ужин, Четери?

– Нет, – ответил Мастер клинков. – Хочу слетать на восток. Мне беспокойно. Я чувствую воду у Белых гор, Нории. Уже несколько дней, со среды. Ты ведь тоже слышишь ее? – он замолчал на секунду и также поднялся. – Что со мной происходит, Нори-эн?

– Кажется, – сказал Нории спокойно, – Пески поняли, что им нужен второй Владыка.

– Такого никогда не было, – возразил Четери. – Как это может быть?

– Кто знает, как это происходит? – они уже шли к дворцу, а параллельно им, по другой дорожке, за широкой полосой деревьев ступала Ангелина Рудлог. Она не повернула головы, не снизила скорость, но Нории понимал: принцесса знает, что он здесь. – Лети, Мастер, и не беспокойся ни о чем. Если слышишь зов – нужно лететь.

– А что будешь делать ты? – серьезно спросил Чет, останавливаясь.

– Пить, – усмехнулся Владыка-дракон. – Сегодня я буду пить, друг.

Четери поднялся в небо прямо из парка, а Нории пошел ко дворцу. Зашел в прохладный холл несколькими секундами после Ангелины. Так они и шли до мужской половины, тихо, напряженно, – она впереди, не оборачиваясь, а он несколькими шагами позади, глядя на прямой пробор и белые косы на ровной спине. Встреченные слуги затихали, провожали их взглядами. Вокруг женщины и мужчины, не имеющих возможности сделать движение друг к другу, тяжелым пологом опускалась тишина, и, казалось, весь дворец уже пронизан этим гнетущим безмолвием, нарушаемым лишь звуком их шагов, отсчитывающих время до катастрофы.

Ани подошла к двери в свои покои, взялась за ручку, чуть повернула голову, почти незаметно – Нории замедлил шаг, остановился, – но она зашла внутрь и мягко закрыла дверь.

Владыка Нории