ведь Торстейн проехал полмира, чтобы отомстить за брата. Советники города сочли, что это очень может быть, но никого не было, кто бы мог подтвердить слова Торстейна, а по их закону полагалось, чтобы каждый, кто убьет человека, платился за это жизнью. Вынесли Торстейну приговор, и самый суровый: он должен был сидеть в темнице и ждать там смерти, если никто не захочет его выкупить.

Когда Торстейн вошел в тюрьму, там уже был человек. Он долго находился там и был еле жив от лишений. Там были зловоние и холод. Торстейн заговорил с человеком:

– Как тебе тут живется?

Тот отвечает:

– Хуже некуда, потому что мне никто не хочет помочь, и нет у меня родичей, которые могли бы меня выкупить.

Торстейн говорит:

– Во всяком горе можно утешиться. Будем же веселы и придумаем себе какое-нибудь развлечение.

Тот сказал, что его уже ничто не развеселит.

– Надо попробовать! – сказал Торстейн.

Взял он тогда и запел песнь. Человек он был голосистый, другого такого не сыскать. И он пел, не жалея голоса. Неподалеку от тюрьмы шла главная улица. Торстейн пел так громко, что прямо стены звенели, и тому, кто только что был чуть живой, это очень нравилось. Так Торстейн и пел до самого вечера.

LXXXVII

Одну знатную горожанку в том городе, очень богатую и высокородную, звали Спес. Мужа ее звали Сигурдом. Он был богач, но уступал ей в знатности рода. Ее выдали за него ради богатства. Не было большой любви между супругами, и она не была довольна своим браком. Была она женщина своенравная и гордая. И вот случилось, что когда Торстейн коротал так вечер, Спес шла по улице рядом с тюрьмою и услышала, что оттуда доносится голос, такой красивый, какого она, как ей казалось, и не слыхивала. С нею шло много слуг, и она попросила их пойти туда и узнать, у кого это такой замечательный голос. Они окликнули певшего и спросили, кто тут томится. Торстейн назвался. Тогда Спес сказала:

– Ты и в другом так же преуспел, как в пении?

Он сказал, что это мало что меняет.

– В чем ты провинился, – говорит она, – что тебя хотят замучить здесь насмерть?

Он рассказал, что убил человека и отомстил за своего брата.

– Но я не мог доказать этого со свидетелями, – сказал Торстейн, – потому мне и приходится здесь сидеть, если только кто-нибудь не захочет меня выкупить. Но на это надежда плохая, потому что у меня здесь нет никаких родичей.

– Великая будет потеря, если ты погибнешь. А что – брат твой, за которого ты отомстил, был такой уж славный муж?

Торстейн сказал, что он намного всех превосходил. Она спросила, из чего это видно. Тогда Торстейн сказал такую вису:

Ветвь обручий[173], напрасно

Восемь воинов тщились

Руку разжать Греттиру,

Меч у мертвого вырвать.

Тогда и надумали стражи

Злата[174] – рубить на плахе

Палку плеча[175]. Преуспели

В том вдохновители битвы[176].

– Да, это великое геройство, – сказали те, кто уразумел эту вису. А она, услышав это, сказала так:

– Хочешь принять от меня жизнь, если будет такая возможность?

– С охотой, – сказал Торстейн, – если этого моего сотоварища, что сидит здесь, тоже со мною выпустят. А не то мы будем сидеть здесь оба.

Она отвечает:

– По-моему, ты куда большего стоишь, чем он.

– Как бы там ни было, – сказал Торстейн, – только мы либо выйдем отсюда оба, либо не выйдет ни один.

Она отправилась к варягам и попросила выпустить Торстейна, предлагая за него выкуп. Они были и сами рады этому. И благодаря своему влиянию и богатству она добилась освобождения их обоих. И, выйдя из тюрьмы, Торстейн сразу пошел к Спес-хозяйке. Она приняла его и скрыла у себя. Но он иногда ходил с варягами в походы и показал себя во всех их подвигах большим храбрецом.

LXXXVIII

В то время Харальд, сын Сигурда[177], был в Миклагарде, и Торстейн заручился его дружбой. Торстейн слыл человеком важным, потому что Спес не допускала, чтобы он нуждался в деньгах. Они полюбили друг друга, Торстейн и Спес. Она не могла надивиться на его доблесть. Она не скупилась на расходы, желая окружить себя друзьями. Не укрылись и от ее мужа перемены в нраве ее и во всех привычках, а в особенности в ее тратах. Он не досчитывался золота и сокровищ, хранившихся у нее. И вот как-то муж ее Сигурд завел с нею разговор и сказал, что она на удивление переменилась:

– Ты совсем не печешься о нашем добре и пускаешь его на ветер. И живешь ты словно во сне. И избегаешь быть в одном месте со мною. Я знаю наверное, что есть на то причина.

Она отвечает:

– И я говорила тебе, и мои родичи, когда мы с тобою сошлись, что я хочу свободно и самостоятельно распоряжаться всем, что мне приличествует. И поэтому я не берегу твоих денег. Или ты ставишь мне в вину что-то другое, для меня постыдное?

Он отвечает:

– Берет меня сомнение, нет ли у тебя кого-нибудь, кто был бы тебе милее меня.

– Не знаю, – говорит она, – откуда ты это взял. Но только думаю, что у тебя нет для этого никаких оснований. Но нам не о чем с тобою разговаривать, если ты возводишь на меня такую напраслину.

На этот раз он оставил этот разговор. Они же с Торстейном вели себя по-прежнему, не остерегаясь пересудов злых людей, потому что она уповала на свой ум и на друзей. Они часто проводили время за разговорами и развлечениями.

Как-то вечером они сидели в одной горнице, где хранились ее сокровища. Она попросила Торстейна спеть, думая, что хозяин пьет с кем-нибудь по своему обыкновению. Двери она заперла. Вот поет Торстейн сколько-то времени, как вдруг кто-то заколотил в дверь, требуя, чтобы ее открыли. Это пришел муж, и с ним много слуг. Хозяйка перед тем открыла ларь и показывала Торстейну свои сокровища. И, узнав, кто пришел, она не захотела отворять двери. Она говорит Торстейну:

– Времени нет раздумывать: прыгай сюда в ларь и сиди тихо.

Тот так и сделал. Она навесила на ларь замок и села сверху. Тут муж ворвался в горницу, а двери взломали. Хозяйка сказала:

– Что это вы так разбушевались? Или враги за вами гонятся?

Хозяин отвечает:

– Ну что же, хорошо, что ты сама себя