резануло глубоко в сердце, когда я однажды прислуживал в храме Антиохийского подворья в Пасхальную ночь. Прихожу я с записочками от свечного ящика к алтарю, стоят двое таких почтенных мужчин. Мне они как-то очень понравились, потому что тогда это была редкость, чтобы люди мужеского пола, лет пятидесяти-шестидесяти, пришли в церковь, всю службу простояли, молясь, и, естественно, что я к ним испытывал в течение всей службы очень большую симпатию. Когда выходишь со свечой, или с записочками, или еще за чем-нибудь, чувствуешь, что вот они стоят, молятся, еще не всё потеряно, если мужчины взрослые в церковь ходят, а не только бабушки и студенты полусумасшедшие, вроде нас всех.

И вдруг слышу, они говорят друг с другом, уже после «Отче наш», и так мечтательно один другому говорит: «Сейчас послушаем концерт, потом пойдем домой, разговеемся водочкой. Ветчинка, котлеты поджарим…»

И вот у них все пасхальные радости были сведены к этой водочке и ветчинке, которая ждала дома. Вы знаете, человеку, которому, там, лет 18–19, который весь сияет оттого, что Бог ему открылся, это слышать было очень трудно. Но на самом деле и сейчас всё равно мне как-то грустно, что в день Святой Пасхи, по сути, множество граждан забывает о том, до какой степени это удивительные дни – вся Пасхальная седмица. И я напоминаю вам о том, что в древности же был Пасхальный пост, в древности как-то особенно поститься начинали на Пасху, потому что это неедение соединялось с духовной радостью, каким-то совершенно особым настроением, связанным с тем, что среди нас Воскресший. А раз среди нас Воскресший, значит, нам уже не нужно этих земных радостей в виде пирожных, в виде колбасы, ветчины, заливной рыбы и т. д. И мне кажется, что это очень важно, и что надо идти по пути осознания того, что еда для нас – не больше, чем бензин для автомобиля. А для автомобиля выбирают всё-таки не какой-нибудь вкусный бензин, и не коньяк «Наполеон» заливают в бак, а то, что рекомендовано конструкторами сообразно тому, каков двигатель.

Вот об этом мне хотелось вам сказать сегодня в начале службы. А сейчас мы будем продолжать совершать Часы – третий, шестой, девятый, с тропарями, которые поются Великим постом всегда с поклонами. А затем, после Часов – Вечерня. И на этом служба заканчивается. Так уж сложилось на Руси довольно давно, что Вечерню служат утром, а Утреню – вечером. С точки зрения, скажем, православных греков или арабов, это очень смешно. Они не могут понять, почему мы Великим постом Преждеосвященную Литургию совершаем утром. В Афинах или в любом другом городе Греции она всегда служится вечером. Естественно, раз «Свете Тихий» поют, то это происходит вечером, – «Пришедше на запад солнца, видевше свет вечерний», – поэтому во всех странах Преждеосвященная Обедня совершается вечером. А у нас она перенесена на утро. И также они не могут понять, почему Утреня совершается у нас вечером, хотя она по смыслу своему – утренняя служба, во время которой люди мало-помалу собираются в храме для совершения Литургии. Согласно Конституции Греции, Утреня совершается в 7.40 утра и Литургия – в 9 часов. И все знают, что во всех храмах Эллады в 7.40 начинается Утреня. Причем, во время Утрени народ постепенно стекается в храм, и храм наполняется к моменту, когда после Великого славословия уже звучит возглас «Благословенно Царство» и начинается Обедня. То есть, таким образом, Утреня как бы предназначена для молитвы особо благочестивых прихожан, для подготовки к Обедне.

Ну, давайте дальше совершать чин Часов, третьего, шестого и девятого, и нашу совместную молитву, которая и без таинства Евхаристии иногда нужна. Потому что очень важно, чтобы мы собирались здесь, в храме, не только для совершения великого таинства, но и для тихой, углубленной молитвы друг за друга, за своих друзей, для общего покаяния.

На меня произвели огромное впечатление слова армянского Патриарха Гарегина о том, что армянская церковь не знает индивидуальной исповеди, что в армянской церкви либо священник, либо диакон, либо кто-то из мирян во время общей исповеди читают по списку грехи и люди говорят: «Мы, Господи, согрешили, прости нас, Господи, прости нас…» В конце священник читает разрешительную молитву для всех, и на этом исповедь завершается. Патриарх Гарегин говорит, что исповедь – это момент личного самораскрытия человека перед Богом, это не сеанс духовной психотерапии, а момент встречи, момент удивительного переживания особой близости Божией, момент прикосновения Его десницы к нашей греховной плоти, того прикосновения, которое сжигает в нас этот грех, как описано в удивительных образах в книге пророка Исайи и в пушкинском стихотворении «Пророк». Вот это надо пережить во время исповеди.

А в нашей практике исповедь совершенно неправильно соединяется с духовной беседой. Наверное, задача наша на будущее – развести в стороны два эти момента. Возможно, в каких-то случаях надо подходить к священнику для духовной беседы, и тогда уже не должно совершаться таинство Покаяния, то есть без чтения разрешительной молитвы, без накрывания главы епитрахилью и т. д. А в других случаях совершается исповедь, когда мы переживаем этот момент самораскрытия. Конечно, разумно исповедь связать с совершением Божественной литургии, а духовная беседа возможна и в другое время.

Нам с вами нужно строить церковную жизнь, которая как-то слабо развивается, выстраивать наше верное отношение к таинствам, потому что именно из-за неверного отношения к таинствам в церкви нам бывает очень трудно жить, так как мы не чувствуем силы таинства. И часто человек ждет на исповеди именно не прикосновения десницы Божией, а какого-то совета, наставления и обижается на священника, если священник не дает ему этого наставления. А ведь ясно всё-таки – не в наставлениях и не в священнике дело. Я не знаю, когда мы поймем, что священники – такие же люди, как и все остальные, что священники ничем не отличаются от других, и что священник может быть и глупее мирянина, и невежественнее его. И единственное, что священнику дано – совершение таинства. И больше ничего.

И вот, имея в виду эту обязанность совершения таинства для общины, в которую он поставлен, священник служит общине. А вот так требовать от всякого священника наставления – это, конечно, полная нелепость. И, наверное, не потому вы приходите за советом к отцу Александру, или ко мне, или к кому-то другому, что на нас епитрахиль надета. А просто потому, что вы знаете, что Александр Ильич Борисов или Георгий Петрович Чистяков – это надежные люди, которые не предадут, которые не