«28-го был большой парад на Ходынском поле, в котором приняли участие четыре армейских корпуса — 75 000 человек. Тут случился невероятный случай — во время объезда из строя вышел солдат Софийского полка с прошением ко мне. Разные генералы ловили его, но он пробрался ко мне и остановился, когда я крикнул на него. Я очень рассердился, и всему московскому военному начальству досталось от меня сильно» [252].

На инцидент во время парада в какой-то степени проливают свет воспоминания второго сына великого князя Константина Константиновича (поэта К.Р.) — князя императорской крови Гавриила Константиновича. Он участвовал в этих торжественных мероприятиях и позднее делился своими впечатлениями:

«За время нашего короткого пребывания в Москве был большой парад на Ходынском поле, торжественная обедня в храме Христа Спасителя и многие другие торжества. Я был рад присутствовать на параде, на Ходынском поле и ехать в свите Государя. По новым правилам, когда Государь, объехав одну линию войск, объезжал следующую, стоявшую за ней, первая поворачивалась кругом, чтобы видеть Государя и не стоять к нему спиной. Вдруг я вижу, что из повернувшейся линии войск выбежал солдат с винтовкой в руках и бежит к Государю. Великий князь Сергей Михайлович, ехавший передо мной, в ужасе схватил за руку князя С.Г. Романовского, герцога Лейхтенбергского, ехавшего с ним рядом. Все это длилось одно мгновение. Солдат подбежал к Государю и подал ему прошение. Говорят, что ехавший за Государем дежурный генерал-адъютант Скалон, варшавский генерал-губернатор, схватился за шашку, а Государь сказал солдату: “Срам для полка!” и поехал дальше, как ни в чем не бывало. Не знаю, какое впечатление произвело это неприятное происшествие на Государыню, ехавшую с наследником за Государем в экипаже.

Оказалось, что солдат, подавший прошение, не должен был отбывать воинской повинности. Он хлопотал, чтобы его освободили, но ничего не мог добиться. Тогда он решил прибегнуть к последнему средству, раз представилась к тому возможность, то есть обратиться к самому Государю. Я думаю, что его простому крестьянскому уму этот способ казался нормальным. Государь поручил свиты генералу Дельсалю произвести следствие. Генерал Дельсаль мне рассказывал, что Государь лично написал приказ, налагавший различные наказания на прямых начальников этого солдата, начиная с командующего войсками Московского военного округа генерала Плеве.

Великий князь Николай Михайлович был верен себе: он не пожелал сидеть верхом во время прохождения войск церемониальным маршем. Он слез с лошади и прогуливался позади нас, между нами и трибунами для публики, разговаривая с присутствующими знакомыми. Думаю, что Государь этого не заметил, так как это происходило за его спиной. Заметь это Александр III, полагаю, что он посадил бы Николая Михайловича под арест» [253].

О рядовом Григории Бахурине писали газеты, общественность ему сопереживала. Не отстают и наши современные журналисты — в Интернете нетрудно найти эссе о грустной судьбе Бахурина. Некоторые авторы пишут, что за свой проступок наивный солдат, понадеявшийся на царскую милость, был приговорен к бессрочной каторге. Так ли это?

Интересные воспоминания о юбилейных торжествах оставил московский губернатор В.Ф. Джунковский. Он отвечал за общую организацию празднования и порядок на улицах древней столицы. Вот что он пишет о случае с Бахуриным:

«К сожалению, во время Высочайшего объезда войск произошел весьма прискорбный инцидент, оставивший тяжелое впечатление: из рядов 2-го Софийского пехотного императора Александра III полка из строя неожиданно для всех с винтовкой вышел рядовой Бахурин и быстрыми шагами направился к Государю, держа в руках прошение. В этом прошении он просил об освобождении его от военной службы в силу семейного положения. Его пытался остановить военный министр и дежурный генерал-адъютант, но он все же проскочил к Государю и был остановлен уже великим князем Николаем Михайловичем. Это удручающе подействовало на всех и значительно омрачило торжество, особенно было стыдно перед французами. Государь ни слова не сказал, объявив уже после парада выговор генералу Плеве, и приказал расследовать этот инцидент. Все начальствующие лица этого рядового были подвергнуты взысканиям, а Бахурин был предан военно-окружному суду по 106 статье книги XXII Свода военных постановлений для осуждения по законам военного времени.

С житейской точки зрения случай этот мог вызвать сочувствие к виновному, но с точки зрения военных законов поступок этот содержал в себе ряд преступлений:

1. Бахурин, как всякий чин, знал отлично, что подавать жалобы и прошения в строю нельзя.

2. Еще более тяжелое преступление — оставить строй.

3. Явное сопротивление требованию начальства — военного министра, который его остановил, но тот его не послушал.

Как бы драматичны ни были обстоятельства, побудившие его подать прошение, но они не могли послужить оправданием. Военная служба должна покоиться на полном отречении от личных интересов, на жертву всеми личными побуждениями и соображениями; компромиссы на этой почве могли вести к гибели и к софизмам.

Суд приговорил Бахурина к лишению воинского звания и ссылке в каторжные работы и представил приговор на Высочайшее благовоззрение. 25 октября последовало Высочайшее повеление о полном помиловании Бахурина» [254].

Дальнейшую судьбу солдата нам и другим исследователям, к сожалению, пока установить не удалось. Хотя мало верится в ее благополучие, несмотря на милостивейшую резолюцию императора Николая II. Недаром в народе испокон веков бытует горькая поговорка: «До Царя далеко, до Бога высоко».

Государь, как обычно, кратко зафиксировал в дневнике события следующего памятного дня. Воспроизведем запись полностью:

«29 августа. Среда. — Москва.

День простоял серый, но без дождя и ветра. В 10 час поехал с тремя старшими [дочерьми] в храм Христа Спасителя к архиерейской обедне и панихиде по Александру I и всем участникам 1812 г. Служба кончилась в 12½ ч. Завтракало семейство. В 2½ [ч.] на Царской площадке против памятника Анпапа (императору Александру II. — В.Х. ) был смотр воспитанникам Московских средних и низших учебных заведений. 400 девочек проделали соколиную гимнаст[ику]. Все закончилось прохождением цер[емониальным] марш[ем]. В 3½ [ч.] посетил с детьми выставку 1812 года в Историческом музее, а затем прекрасную панораму Бородинского боя — Рубо. Вернулся домой в 6½ [ч.]. Вечером спокойно занимался» [255].

Более подробные сведения имеются в цитировавшихся нами выше воспоминаниях губернатора В.Ф. Джунковского, отвечавшего за проведение в Москве праздничных мероприятий:

«В 2 с половиной часа дня в Кремле состоялся Высочайший смотр учащимся в учебных заведениях. Смотр этот представлял собой невиданное до того времени зрелище. Учащиеся расположились в шесть линий, обращенных к памятнику Александру II. Кроме того, особую линию от Архангельского собора по направлению к Боровицким воротам составили депутации в числе 600 воспитанников от различных учебных округов. Против памятника императору Александру II, ближе к Чудову монастырю и Николаевскому дворцу, занял место многолюдный хор учащихся в средних учебных заведениях, под управлением директора Московской консерватории М.М. Ипполитова-Иванова. В хору насчитывалось свыше 2000 учащихся. У колокольни Ивана Великого стали воспитанницы женских средних учебных заведений; на площади против Николаевского дворца и далее, к Вознесенскому монастырю и Спасским воротам, стояли учащиеся в низших начальных школах; в глубине Царской площади сосредоточились ученики земских школ, которые образовали полукруг к памятнику. Участвовавшие в параде учебные заведения явились со своими знаменами и значками; воспитанники обучавшиеся военному строю, явились с ружьями. Учащиеся в низших школах и присутствовавшие на параде в качестве зрителей также прибыли со своими школьными значками. Особую группу, левее хора, составили московские воспитанницы 12 женских гимназий, которые должны были исполнить вольные сокольские движения. У памятника заняли места воспитанницы институтов.