В то место, где я родилась.

И где я умру.

«Я никогда не буду спасена, – тихо говорю я, и мне вторит шепот ветвей над нашими головами. – Они никогда не откроют ворота».

«Это так, – отвечает Оуэн. – Если только… у них не останется другого выхода».

Я встречаюсь с ним глазами. «О чем ты говоришь?»

«Если мы сможем представить дело так, будто ты совершила нечто ужасное, – продолжает он, – нечто непростительное… тогда у них не останется выбора, и им придется вывезти тебя из парка для выключения».

«Если мы сможем представить дело так, будто я неисправно работаю… например, я ударила кого-то или даже убила».

Оуэн кивает, его голос тверд и силен. «Им придется снять напряжение со шлюза. Они заберут тебя прямо в лабораторию гибридов. Как Еву. Как ту тигрицу».

«Но кого я убью?!» – восклицаю я.

Через мгновение он шепчет: «Меня».

***

Мы говорим об этом до тех пор, пока не приблизилось начало комендантского часа, и темнота не сгустилась вокруг нас.

«Ты хочешь, чтобы я попыталась убить тебя? – спрашиваю я, отпихивая его. – Я бы никогда этого не сделала».

«Я знаю; это будет разыграно. Представление. Они вывезут тебя в повозке, а я потом выскользну из парка и приду за тобой, чтобы спасти, когда ты уже будешь в лаборатории за пределами шлюза».

Моя голова идет кругом, мне становится нехорошо. Дело обстоит либо так, либо совершенно не так. Этот план неправильный. Нет, даже хуже, он – опасный.

«А что будет, если ты не успеешь добраться до меня вовремя? – спрашиваю я. – Что, если кто-нибудь заметит тебя? Что, если это будет, как в «Ромео и Джульетте»?»

«Существует двадцатичетырехчасовой период ожидания, – убеждает меня Оуэн. – Обязательный период ожидания, санкционированный государством и военными. Парку запрещено выполнять выключение до завершения всестороннего анализа, который даст точное понимание того, что с гибридом случилось, что в нем пошло не так. Это необходимо для юридических и страховых целей, для гарантии того, что подобная ошибка не повторится в следующем поколении».

Я опускаю голову.

Ошибка.

«Я понимаю, что ты говоришь. Думаю, что понимаю».

Оуэн умолкает. «Единственный вопрос: как, черт возьми, мне попасть в лабораторию так, чтобы они не выследили меня? – Он хмурит лоб. – Мне тоже придется найти другой способ выйти из парка. Способ проскользнуть за ворота незамеченным. К тому времени они будут искать меня».

«Нет такого, – говорю я, чувствуя, как все мои мышцы, ткани, суставы сковывает страх поражения. – Я не знаю ни одного».

Несколько минут мы молча думаем.

Может быть, было бы лучше, если бы я вообще никогда не встречала Оуэна. Может быть, для меня было бы лучше никогда не знать того, что я теряю. Почему вещи не могли оставаться такими же, какими были всегда? Я думаю о Ние. И о Еве. И о временах, когда дни проходили обыкновенно. Привычно. Без беспокойства. Грусти. Лжи.

«Может быть, мне лучше броситься самой, – бормочу я, размышляя вслух. – По крайней мере, тогда это будет сделано на моих условиях».

То, чего хотела Ева; тот план, который я разрушила, пытаясь спасти ее. Сказав им правду.

Тело Оуэна напрягается. «Броситься самой… куда?»

«В огонь. В мусоросжигатель».

Дыхание вибрирует в его груди – я могу ощутить, как оно проходит сквозь меня. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него в темноте. На его лице отражается глубокая скорбь. Но вдруг, словно луч солнца прорвался сквозь внезапный разрыв между грозовыми облаками, его скорбь сменяется сиянием.

«Мусоросжигатель! – Он хватает меня за руку, и какое-то неназываемое чувство начинает нарастать во мне. – Ана! Точно!»

Я трясу головой. «Точно что?»

«Мы заставим их выключить его».

Я хмурюсь и задумываюсь, а не заражен ли Оуэн тем же шаблоном. Он говорит какую-то ерунду.

«Они выключают его каждый раз, когда возникает большая проблема с безопасностью, – продолжает он свою мысль. – Так было и в тот раз, когда пропала Ева».

Я пытаюсь понять, что он говорит. Парк полностью выключает систему водоснабжения и канализации? Как такое возможно? Но потом я вспоминаю, что в тот день, когда пропала Ева, я заметила в воздухе странный запах. Запах, напоминающий… гниль. «Какое отношение имеет мусоросжигатель к шлюзу?»

«Супервизорам требуется дополнительная мощность, – поясняет Оуэн. – Они всегда усиливают меры безопасности вдоль шлюза во время запрета на вход и выход из охраняемой зоны. И это значит, что выключаются все вспомогательные системы».

Моя голова раскалывается. «А разве мусоросжигатель – это… вспомогательная система?»

«Ага, – отвечает Оуэн. – Весь тоннель погружается во мрак. Вся дорога к резервуару».

Я смотрю на него в упор. «У нас уже есть орудие», – говорю я, показывая его нож.

Он улыбается. «Ты пугаешь меня. – И потом он замечает выражение моего лица. – Я имею в виду, в хорошем смысле».

«Но мы должны сделать это убедительно», – продолжаю я.

«Мы разыграем схватку, – говорит он. – В том месте, где все они смогут ее увидеть». Он тоже приходит в волнение.

«Да-да, – приговариваю я, наполняясь идеями, словно я рождена делать такие вещи. Предназначена для этого. – И еще: нам понадобится помощь кое-кого».

«Кого?»

«Г-на Касея».

«С какой стати мы должны довериться этому ублюдку?» – спрашивает Оуэн, садясь.

Я тоже сажусь. «Мы не должны ему довериться, – говорю я, улыбаясь очевидности этой мысли. – Мы просто должны доверять тому, что он сделает то, что от него ожидается».

«О чем ты говоришь?» – спрашивает Оуэн, пытаясь разглядеть мой взгляд в сгущающейся темноте.

«Мы знаем, что г-ну Касею нравятся Волшебницы… больше, чем следует. Правильно? Поэтому мы можем спровоцировать его – заманить в то место, где он точно сможет найти меня одну. Всю в твоей крови».

«Как мы это сделаем?»

«Просто скажи ему то, что он хочет услышать, – отвечаю я. – Придумай что-нибудь».

Вот так это было. Так мы придумали план.

Сентябрь Саола

Один год до суда

Я бегу, и ветви хлещут меня по рукам и лицу, однако я ничего не чувствую.

Разве я сказала, что ты можешь идти, Оуэн?

Даже когда я поскальзываюсь, падаю и качусь кубарем. Поднимаясь на ноги, тру глаза, потому что мое зрение немного ослабло. Он ушел вне себя от ярости, бросая оскорбления.