На это я рассмеялся. Он не ушел.

Меня часто спрашивают, нравится ли мне Эдвард Принц, а я всегда отвечаю, что вопрос поставлен неверно. На деле следовало бы спросить, есть ли кто-нибудь, где-нибудь, кому бы нравился Эдвард Принц. Спору нет, для миллионов он лицо нашего вещания, и тем не менее существо нелепое. И почему никто этого не понимает? На экране он появляется не чаще остальных, но впечатление производит неизгладимое, внимание привлекает тем, что мне и в голову бы не пришло: вытаскивает на свет собственные трагедии и травмы, мелкие неудачи — и все на потребу аудитории. В общем и целом, он омерзительно откровенен, но его искренность лишь для камеры. Трудно представить себе, чтобы он хотя бы в чем-то сознался наедине с зеркалом или священником. Наедине нет у него стимула. Его бог где-то там, за голубым экраном, и жаждет пищи. Нравится ли мне Принц? Глядя в его лицо, каким оно было несколько минут назад — старше моего, но исправленное и подтянутое, — несложно дать ожидаемый ответ. Нет, конечно.

Смешно позлившись несколько секунд, он возобновил свою атаку:

— Я про Эвангелину Харкер. Ее нашли?

Сказать Принцу — все равно что сказать всему свету. Вот как все просто. У него нет внутренней жизни, которая помогла бы совладать с искушением разгласить тайну.

— Ты проболтаешься, Эд, — парировал я.

По его лицу разлилось обиженное ликование. Он знал, что такой выпад — предвестник капитуляции.

— Ни за что.

Если довериться Принцу, к утру эта история появится на первой странице «Пост». А к завтрашнему вечеру ее станут обсасывать все телепрограммы, и если Эвангелина Харкер не объявится, снова выкопают историю с исчезновением, — а ведь мы только-только вышли в спокойные воды, и публика как будто забыла про скандал. И это еще без истории с женихом, которого Принц почему-то пропустил.

Он сделался слащаво-угодливым. Присел на угол моего стола, в его голос вкрались похотливые нотки:

— Расскажи мне что знаешь, а я взамен расскажу тебе кое-что жареное.

Он победил. Он точно знает, в чем моя слабость. Он лучший сплетник, всегда таким был. Вопреки последней толике здравого смысла, я все рассказал. Он расплылся в улыбке до ушей, и у меня возникло странное чувство (обычное при общении с ним), что мозг у него устроен совершенно иначе и ограниченнее, чем я воображал. В глазах у него появился отблеск — как у мыльного пузыря.

— Мой секрет побольше твоего, — замурлыкал он.

Вот то, что мне всегда нравилось в Эдварде Принце. Когда дело доходит до его потаенных надежд и страхов, он наивен как дитя. В отличие от многих в нашей профессии он лишен коварства, а его самовлюбленность отдает очарованием первого интереса трехлетки к собственной тени. Ему и дела нет до девочки. Он просто хотел приобщиться к осведомленным. Это не холодность или равнодушие. Принц сидел у единственного источника света в великой тьме, и уйти от этого костерка для него смерти подобно.

— Я выслушаю твой секрет, — сказал я. — Но при одном условии.

— Каком?

— Ты ни словечком не обмолвишься о Харкер, пока не придет подтверждение. Если информация просочится, а тревога окажется ложной, сам знаешь, что будет.

Он наградил меня взглядом, полным праведного возмущения.

— Ага, ага, козла отпущения станут искать.

— Вот именно. Так в чем твой невероятный секрет? И пусть это будет не биография Клориса Хичмена.

— Ха! — Поддельная серьезность растаяла в деланной радости. — Я заарканил крестного отца Восточной Европы, мой дорогой.

Не так часто бывает, что истина врывается в твой мозг как рассвет. Обычно, если меня осеняет, догадка приходит в виде таблетки под конец долгой и бессонной ночи, как лекарство, позволяющее погрузиться в забытье. Я слишком консервативен, слишком закоснел в своих взглядах (тенденция с детских лет, когда мама говорила мне перед школой, что день у меня будет хорошим, а я огрызался, что она понятия не имеет, какой у меня будет день). Но тут мне почудился костяк великого обмана, и это до чертиков меня напугало.

— Что ты сказал?

— Что слышал. Крестный отец Восточной Европы. Вот это я называю сюжетом.

В то мгновение я понял, что Эвангелина Харкер уцелела. Ее найдут живой. Ив зависимости от ее состояния (скорее всего тяжелого) она рано или поздно вернется в этот офис и обнаружит, что у человека, ради которого она проделала такой путь, взял интервью один из самых известных журналистов на телевидении. Что это значит? Кровь, наверное, бросилась мне в лицо.

— Завидуешь, старый жид?

— Он тут? — заикаясь, пробормотал я.

— Кто?

— Твой крестный отец.

Бросившись на мой диван, Принц оперся локтем на гору дурацких зарубежных газет.

— Знаю, что у тебя на уме, Тротта, и скажу одно: забудь. Он никак не связан с вашим бардаком, и я могу это доказать. Даже не надейся меня обскакать, как бы тебе ни хотелось.

Не было времени на обычные состязания в брюзгливости двух пустышек.

— Как его фамилия, Эд? Случаем, не Торгу?

Принц снисходительно кивнул.

— Он сам со мной связался. — Принц помолчал, уставившись на никотиновые пятна на моем ковре. — Через посредника.

— Какого посредника?

Принц пожал плечами.

— Тебе обязательно это знать?

— Ладно. Как посредник с тобой связался?

Тут Принц заартачился. Он понимал, что я что-то замыслил. Он знал, что его сюжет дурно пахнет, но ему было плевать. Его бог уже много лет назад съел его сердце.

— Ответь мне, пожалуйста.

— Это был личный контакт. Кое-кто у нас в офисе имеет связи в бывшем советском блоке. — Он дерзко вздернул подбородок. — И должен добавить, что контекст моих переговоров с этим джентльменом меня разочаровал. Сильно разочаровал.

— Как это, черт побери, понимать?

— Я скажу тебе, как это, черт побери, понимать. Твоя девчонка не приехала на встречу. Он ждал и ждал, и думал, что продюсер из «Часа» явится в условленный срок. Если позволишь начистоту, он оскорблен.

— Да Господи Боже, Принц! Тебе это подозрительным не показалось? Совпадение по времени? Обстоятельства? Ну же? Ты ведь журналист. Или хотя бы был им. Тебе не показалось чуточку странным, что так называемый крестный отец Восточной Европы вдруг объявляется здесь и предлагает интервью через много месяцев после исчезновения сотрудницы, которую мы к нему послали? Тебе не пришло в голову, что ты пал жертвой мошенничества, которое затеял кто-то, знающий о ситуации достаточно, чтобы выставить тебя на посмешище?