Жизнь вновь покатилась по старым рельсам. За те несколько месяцев, что они не виделись, Шарлотта сильно изменилась. Теперь она была, или, по крайней мере, казалась, взрослой независимой женщиной, и вела себя соответственно. Фрэнк не спрашивал, каким образом она зарабатывает себе на жизнь и как жила без него. Конечно, ему хотелось знать это, но спрашивать он боялся. Боялся, что она снова исчезнет из его жизни. Он завалил ее подарками, был нежен и готов снести все…

Она стала иначе, более стильно и уже совершенно по-женски одеваться, даже вознамерилась отпустить волосы. Эти перемены были неприятны Фрэнку. Конечно, она нравилась ему и такой, но то, что в ней сводило его с ума, – исчезло. И теперь он пытался поймать это неуловимое нечто, вернуть, очистить Шарлотту от стандартного грима красивой, знающей себе цену и умеющей себя преподнести парижанки. Угождая и подчиняясь ей во всем, он неуклонно гнул свою линию в том, что было для него самым важным. Он закалывал ее уже успевшие отрасти волосы и напяливал на нее кроссовки, джинсы, широкую мужскую рубашку и смешную кепку, какие любят носить подростки, не отличающиеся примерным поведением.

Переодевшись, она мгновенно превращалась в то странное создание, полудевочку-полумальчика, с которым он когда-то встретился в дешевом баре.

В таком виде Шарлотта некоторое время передвигалась по его квартире, злясь и не скрывая своего возмущения, а Фрэнк наблюдал за нею… Конечно, ей хотелось послать его подальше, но ведь женщине льстит восхищение и желание, женщины сами часто выдумывают все новые маски, которые способны поддержать так быстро гаснущий мужской интерес. С Фрэнком же не нужно было прибегать к помощи фантазии. Красивое белье, духи и косметику можно было приберечь для других. И, ворча, Шарлотта втайне была даже довольна, что так легко может довести его до крайнего возбуждения: просто пройтись той походочкой, что ходил ее братец, да потом еще потомить немного:

– Убери руки, не то нос расквашу!

И все! И старичок, покраснев как рак, рвет пуговицы на ее рубашке…

Но любая роль способна надоесть исполнителю. С каждым днем ее все больше бесила эта игра, этот образ, эта роль, из которой она уже выросла, как выросла из своей старой одежды.

Фрэнк не был счастлив. Да, он готов был сделать все, что угодно, лишь бы не потерять Шарлотту во второй раз, но в то же время он мучился. Его мучили вопросы, которые он не смел ей задать и которые без устали задавал самому себе, мучил ее насмешливый взгляд, когда она возвращалась под утро и сонно потягивалась, направляясь в спальню, а он не позволял себе даже рта раскрыть, его мучило сознание того, какой унизительной, смешной, но опасной болезнью он болен, мучило предчувствие, что все это может плохо закончиться, ведь его властная мужская натура рано или поздно должна заявить о себе… Распутать этот клубок вряд ли было возможно, его нужно было разрубить одним махом. Но сам Фрэнк был не в состоянии это сделать.

Однажды Шарлотта не пришла не только ночью, но и на следующий день. Не пришла она и вечером, и утром. А когда ее не было уже четвертый день, Фрэнк решил, что это конец. Без объяснений, без ссор. Просто ушла, исчезла, растворилась. Искать? Он пытался найти ее тогда, в первый раз, но ему выставили такие кордоны, что теперь он и не думал пытаться.

Вечером этого четвертого дня он обнаружил под своей дверью бумажный листок: «Приходи сегодня в клуб «Мари-Жак». Буду ждать тебя до полуночи. Шарль». Фрэнк бросился выяснять адрес этой дыры с идиотским названием и полчаса спустя уже заказывал себе выпивку, озираясь по сторонам. Клуб был неплохо оформлен, впрочем, банально. Фрэнка вообще мало интересовали все эти ночные заведения с бильярдными столами, кегельбанами, полуголыми девицами, которых можно было за определенную плату пригласить в отдельный кабинет. Фрэнк мог просидеть не один час за стаканчиком «сансерра» в «Клозери де Лила» или в «Кафе де Флор», все равно – в компании с симпатичным неглупым собеседником или в полном одиночестве, и это не казалось ему пустой тратой времени, прожиганием жизни. А здесь, как представлялось ему, люди занимаются странным занятием – убивают время, или, по крайней мере, убегают от него. Атмосфера подобных мест пропитана удушающей пустотой и скукой, пресыщенностью и развращенностью. Здесь Фрэнк чувствовал себя рыбой, выброшенной на берег.

Шарлотта все не показывалась, а он не мог уйти, не дождавшись ее. Смотреть по сторонам было не слишком приятно, и Фрэнк предпочитал направлять взгляд в свой бокал. Вскоре он был уже слегка пьян, и ему стало легче. Люди вокруг показались не такими уж противными, и он стал наблюдать то за одной парой, то за другой. Вскоре он понял, что попал в гей-клуб: женщин здесь было мало, зато в глаза бросались тихие мужские пары, явно интересующиеся только друг другом. Может, Шарлотта подшутила над ним? «Шарль» – она редко называла себя так…

Тихий музыкальный фон иссяк и раздался волнующе хриплый голос Нины Хаген. Все оживились и развернулись к небольшой круглой сцене в центре зала. Фрэнк тоже повернулся. Чего ждать? Если его догадка верна, то юных женоподобных мальчиков, игриво подергивающих бедрами и оттопыривающих пальцами резинку собственных трусов.

Так и оказалось. Но, черт возьми, он никогда не интересовался мужчинами! Его возбуждает та Шарлотта, которую он встретил у стойки бара и которая действительно напоминала мальчишку-хулигана, но при чем здесь это?

Однако он не уходил и продолжал пить ром, не отрывая глаз от сцены. Там танцевали шестеро юношей в костюмах и шляпах, с одинаковыми усиками в стиле начала века. Игра со шляпой была основным элементом танца: юноши постоянно снимали и надевали свои головные уборы, подбрасывали их, крутили на одном пальце, а также менялись с партнерами, посылая свою шляпу в полет через всю сцену. Фрэнк был несколько удивлен: что может быть возбуждающего в костюме, усиках и летающих по всей сцене шляпах? А может быть, это просто танцевальный номер, безо всяких эротических штучек? Однако все вокруг с таким интересом следили за этим странным танцем, словно были уверены, что вот сейчас-то все и начнется…

И действительно – началось. Танцоры, до этого общавшиеся между собой лишь посредством шляпного обмена, теперь стали медленно приближаться друг к другу. Фрэнк почувствовал, как начинает нарастать напряжение в зале, и сам ощутил это нарастающее напряжение в себе. Встретившись наконец на середине сцены, танцоры разбились на пары. Музыка внезапно оборвалась, наступила минутная тишина, резанувшая по нервам не хуже оглушительного аккорда, а потом началось танго. Резкий разворот, вот один партнер откинулся на руку другого… Фрэнк застыл со стаканом в руке. Это было самое потрясающее танго из всех, какие он когда-либо видел.

И вдруг, вместо того, чтобы в последний раз откинуться на руку партнера, те юноши, что, судя по движениям, брали на себя роль женщин, проскользив руками по телу тех, что были в этом танце мужчинами, с акробатической ловкостью оказались между их расставленных ног. Раскрытые ладони фиговыми листками легли между ног, а шляпы упали с откинутых коротко стриженых голов, почти коснувшихся пола. Фрэнк подумал, что этим парням не нужно раздеваться, они и так способны завести всех, кого возбуждает однополая любовь… Однако он чувствовал, что и сам заведен. И почему-то это не было противно и не смущало.