С чем я не могла разобраться – так это с тем, почему он так себя ведет. И чем дольше я сидела на нашем собрании, глядя на его пустующее место, тем разъяренней становилась. Значит, для него все это было лишь игрой? Он хотел посмотреть, как далеко сможет зайти со мной? Может, на это подбили друзья. Или он хотел обвести меня вокруг пальца, чтобы я замолвила за него словечко перед Лексингтоном. Мне сразу становилось плохо, как только я начинала об этом думать. Неужто все, что я о нем узнала за последние недели, было враньем? Все это время он оставался Джеймсом Бофортом, которого я знала прежде? Расчетливым, коварным и заносчивым?

Я смотрела в окно и видела вдали на спортплощадке команду по лакроссу. Моя ярость разрасталась. Она пожирала меня изнутри, и кожа горела и мерзла одновременно. Я машинально стиснула зубы так, что они заскрипели. Мне стоило больших усилий не показать свои беспорядочные чувства, бушевавшие внутри. Когда заседание кончилось, я повернулась к Лин:

– Ничего, если я уйду? Что-то я плохо себя чувствую.

Она задумчиво посмотрела на меня и медленно кивнула:

– Конечно, я обо всем позабочусь. Мы можем после созвониться, если хочешь. – Это звучало как осторожное предложение, и я благодарно приобняла ее за плечи.

Я вышла из комнаты, ни с кем не попрощавшись. Сумка на плече вдруг стала не подарком друга, а средством подкупа, взяткой. Я не могла сосредоточиться ни на чем другом, кроме разочарования и гнева, когда топала через библиотеку наружу и пошла в сторону спортплощадки.

Мне еще издалека послышались восклицания и крики. Проклятый лакросс.

У края площадки я остановилась и посмотрела на команду, скрестив на груди руки. Мне не потребовалось много времени, чтобы обнаружить на площадке кобальтовое трико с белой цифрой 17.

– Бофорт, твоя подружка пришла, – секунду спустя крикнул Рэн. И хотя я не могла видеть ухмылку под его шлемом, но отчетливо слышала ее по тону.

Джеймс повернул голову и застыл. Я уже рассчитывала на то, что он снова проигнорирует меня, но он сделал движение рукой.

– Продолжайте, – скомандовал он и развернулся по направлению к краю площадки. Добежав, он впервые за этот день посмотрел на меня – по крайней мере, так мне показалось. Джеймс тоже был в шлеме.

– Ну. – Голос дрожал от ярости. Такого я от себя не ожидала. Я всегда сдержанна, никогда не волнуюсь до такой степени, чтобы не владеть собой. Что это со мной? С каких пор я не могу подходить к вещам рационально, как это было раньше?

С тех пор, как Джеймс вошел в мою жизнь – таков ответ. Я стала другой, когда полюбила его.

Он молчал. Я ждала, что он даст хоть какой-нибудь знак, но Джеймс бездействовал.

– Ты можешь снять эту штуку? – спросила я, указывая на шлем.

Он нервно вздохнул, но последовал моей просьбе. Волосы у него были взмокшие и растрепанные, щеки красные. Теперь, когда он стоял прямо передо мной, я увидела рану на его губах. Как будто он дрался. Я осторожно подняла руку – это произошло машинально, само по себе, – чтобы дотронуться до него, но он отстранился. Я сжала ладонь в кулак и опустила ее.

– Что это с тобой? – раздраженно спросила я.

Лицо его было совершенно непроницаемым, никаких эмоций.

– А что со мной?

Я уверена, что мои щеки были такие же красные, как у него, и все только потому, что он довел меня до бешенства.

– Ты ведешь себя как скотина, вот что с тобой.

Его брови сомкнулись над переносицей.

– В самом деле?

– Прекрати прикидываться дурачком и скажи, почему ты меня игнорируешь, – потребовала я чуть тише, но не менее настойчиво.

Он опять ничего не сказал и только смотрел так, будто этот разговор смертельно скучен для него. Я сделала к нему один шаг:

– Все это было частью твоего плана? – спросила я. – Ты был так любезен со мной, чтобы скорее вернуться к тренировкам?

Джеймс фыркнул, это прозвучало почти как смех, но после этого он уже не мог выдержать моего взгляда. Вместо этого он уставился вниз, на землю, туда, где почти соприкасались носки нашей обуви.

– Я должна тебе это напомнить, что ты целовался со мной после того, как я освободила тебя от участия в оргкомитете. То есть к тому моменту в этом уже не было никакой необходимости.

Он продолжал молчать.

– Почему ты так себя ведешь? – спросила я, ненавидя себя за то, что мой голос при этом дрожал. – Это из-за отца? Это он что-то сделал?

Джеймс опешил, и теперь в его глазах, кажется, отражался гнев:

– Считай, что так, если тебе от этого легче.

Он как будто толкнул меня в грудь.

– Это ты меня целовал, не наоборот. Тебе не следовало этого делать, если теперь так стыдишься этого.

Морщины на его лбу стали глубже.

– Не надо придавать этому такое большое значение. Ты что-то дала, и мне это понравилось. Конец истории.

– Это тебе понравилось? Конец истории? – повторила я. И не могла поверить, что парень, который сейчас стоял передо мной, действительно тот, которого я еще в субботу целовала на лестнице. Что эти губы ласкали меня, и от его прикосновений подкашивались ноги.

Теперь он только пожимал плечами.

– О боже, Джеймс, да что с тобой, – лепетала я, тряся головой.

Несмотря на ярость, я все-таки не переставала думать о том, откуда у него рана на губе. С кем он дрался. Не могла бы я этому как-то помешать?

– Ты мог бы просто сказать, что поцелуй был ошибкой, – произнесла я как можно спокойнее.

– Хорошо, тогда я говорю тебе это сейчас, – холодно ответил он. – Проехали, но теперь действительно пора вернуться к тому, что было раньше.

Я не могла поверить, что он это серьезно. Я чувствовала себя так, будто попала не в то кино. Что-то здесь пошло не так, но я не могла больше этого выдержать. Это как лавина, которую не удержать и которая сносит все на своем пути.

– Нельзя разрушать наши отношения так подло, только потому что твои друзья или родители что-то тебе внушают, понимаешь?

Он улыбнулся, но это было скорее гримасой, и его взгляд невозможно было сравнить с тем, как он смотрел на меня последние недели. Я просто не узнала Джеймса.

– Ты пытаешься как одержимая все вокруг себя контролировать, исправлять каждую ошибку, которую находишь в других – но жизнь так не работает, Руби. Все это не имеет отношения ни к моим друзьям, ни к моей семье. Это все я. – Он положил ладонь на грудь. – Ужасный, извращенный и лживый. Тебе уже пора начать дружить с головой.

Ярость исчезла, и на ее место пришло отчаяние. Это в точности то же чувство, какое охватило меня на вечеринке, когда я представила, что должна с ним проститься. Только теперь это было гораздо сильнее и причиняло куда больше боли. Потому что его прощание со мной, кажется, окончательное.