Французского языка я не знал, а перевести надпись, естественно, хотелось, и я стал обращаться за помощью, но все отказывались меня просветить. Хуже того, стоило мне показать кому-то карточку, как со мной тут же приключалась беда. Меня прогоняли из отелей, со мной порвал давний знакомый, далее последовали арест, заключение в тюрьму и высылка из Франции.

Больной ослабел и ненадолго примолк, но затем заставил себя продолжить.

– Когда я, уверенный в том, что найду утешение в обществе любящей супруги, вернулся в Лондон и показал ей карточку, она тоже, употребив самые суровые слова, прогнала меня прочь. В глубоком отчаянии я вернулся наконец в Нью-Йорк, и там, увидев надпись на карточке, со мной порвал старина Джек, мой самый близкий и любимый друг с детских лет. Из каких слов она состояла, я не знаю, и, думаю, никто никогда не узнает: за прошедшие годы чернила выцвели. Карточку вы найдете у меня в сейфе вместе с другими бумагами. Но я хочу, чтобы вы, когда меня не будет, раскрыли тайну моей жизни; а что… что до моих денег, то пусть хранятся, пока вы не примете решение. Никто не нуждается в них больше, чем бедняки в этом городе, им мое состояние и завещано, но только…

Мучительно волнуясь, мистер Бервелл пытался продолжать, а я поддерживал его и успокаивал.

– Но только если вы обнаружите то, о чем мне страшно подумать… но… но… да, я должен это сказать… если вы обнаружите, что меня зря считали хорошим человеком, что я… О, доктор, если вам станет известно, что я, сам того не подозревая, обидел хоть одно человеческое существо, то пусть мое состояние перейдет к этому человеку или к этим людям. Обещайте.

Видя снедавшую Бервелла лихорадку и дикий блеск его глаз, я дал требуемое обещание, и больной немного успокоился.

Вскоре пришли сестры и сиделки. Когда они собирались дать больному эфир[97], Бервелл их отстранил и распорядился принести из сейфа железную шкатулку.

– Карточка здесь, – проговорил он, накрывая шкатулку дрожащей рукой. – Помните о своем обещании!

Это были его последние слова, операции он не пережил.

На следующий день ранним утром мне пришла записка: «С вами хотел бы увидеться вчерашний незнакомец», и слуга впустил в комнату высокого джентльмена авантажной внешности с очками на смуглом решительном лице.

– Мистер Бервелл умер, так ведь? – были его первые слова.

– Кто вам сказал?

– Никто, но я знаю и благодарю за это Бога.

В голосе незнакомца чувствовалась такая убежденность, что я не усомнился в его праве так говорить и внимательно его выслушал.

– Чтобы вы поверили тому, что я собираюсь сказать, мне первым делом нужно представиться. – Незнакомец протянул мне карточку, взглянув на которую я удивленно вытаращил глаза: на ней значилось имя одного из самых известных европейских ученых.

– Вы оказываете мне большую честь, сэр, – сказал я, отвешивая почтительный поклон.

– Напротив, это я буду вам очень обязан за вашу любезность и согласие молчать о моей связи с этим несчастным. Изложить эту историю я хочу отчасти ради справедливости, но главным образом в интересах медицинской науки. Я обязан сказать вам, доктор, что, вне всяких сомнений, ваш пациент был убийцей с Уотер-стрит.

– Не может быть! – вскричал я.

– Ваше мнение изменится к концу истории, а она возвращает меня в Париж, на одиннадцать лет назад, ко времени первого приезда этого человека во французскую столицу.

– Загадочная карточка!

– Ах, так он рассказал вам о том вечере, но не о предыдущем, когда он впервые встретился с моей сестрой.

– С вашей сестрой?

– Да, это она дала ему ту самую карточку и, намереваясь удружить, заставила его страдать. В то время она болела, и настолько серьезно, что нам пришлось покинуть Индию – нашу родину – и отправиться путешествовать. Увы, мы промедлили с этим решением, и несколькими неделями позднее, в Нью-Йорке, сестра умерла, причем я уверен, что на тот свет ее поторопили треволнения, вызванные этим человеком.

– Странно, – пробормотал я, – как могли столь тесно переплестись жизни нью-йоркского коммерсанта и важной дамы с Востока.

– Тем не менее это так. Вам надобно знать, что нездоровье моей сестры было вызвано в основном ее чрезмерным увлечением некоторыми оккультными исследованиями, от чего я безуспешно ее отговаривал. Однажды она оказала какую-то услугу группе адептов этих наук, а они в благодарность поделились с ней такими знаниями о человеческой душе, которых лучше бы никогда не иметь. Несколько раз, бывая с ней, я замечал некоторые странности, но до того вечера в Париже не представлял себе, какие в ней таятся невероятные силы. Мы возвращались в карете с прогулки по Булонскому лесу, время близилось к десяти, Париж, как обычно в погожие летние ночи, поражал красотой. Внезапно сестра вскрикнула и схватилась за сердце. Перейдя с французского на наш родной язык, она указала на противоположный берег реки и стала торопливо объяснять, что там происходит нечто ужасное, мы должны спешить туда, дорога каждая секунда, пусть кучер подхлестнет лошадей.

Видя, насколько уверенно сестра говорит, и не сомневаясь в ее мудрости, я не стал возражать и отдал распоряжение кучеру. Карета буквально пролетела по мосту, по бульвару Сен-Жермен, свернула налево и продолжила путь по узким улочкам вдоль берега Сены. Сестра указывала, где ехать прямо, а где свернуть; словно влекомая невидимой силой, она нисколько не колебалась и все время поторапливала кучера. Наконец перед нами оказалась черная дыра, ведущая в подозрительный переулок, такой узкий и плохо мощенный, что карета едва могла продвигаться вперед.

«Идем! – воскликнула сестра, спрыгивая на землю. – Пойдем пешком, это уже близко. Слава богу, мы еще можем успеть».

Никто не попался нам на глаза в темных переулках, и лишь изредка мелькал где-то огонек, но вдруг тишину прервал приглушенный крик и сестра, хватая меня за руку, воскликнула:

«Оружие, быстрее! Этого человека надо взять любой ценой!»

Дальнейшие события разворачивались так стремительно, что в моей памяти почти ничего не сохранилось; помню только, как держал, обхватив, какого-то человека, а тот безуспешно выворачивался и отбивался; я ведь, как вам уже известно, много времени проводил в джунглях и потому обладаю немалой физической силой. Убедившись, что незнакомцу не убежать, я стал осматриваться и обнаружил женщину, которая лежала на земле и стонала. Всхлипывая и запинаясь, она объяснила, что этот человек пытался ее задушить. При незнакомце я обнаружил длинный нож странной формы, острый как бритва; для каких жутких целей он предназначался, вы, быть может, догадаетесь сами.

Представьте же себе мое удивление, когда, подтащив