– Заходите, – попросил его Минц.

– Спасибо, Лев Христофорович, – ответил водопроводчик и принялся вытирать ноги о коврик у дверей.

Профессора не удивило то, что сантехник его знает. Великий Гусляр не столь велик, чтобы в нем мог затеряться ученый с мировым именем.

Профессора смущало другое – он этого сантехника уже видел, знал, даже был с ним знаком. Но нечто мешало его узнать.

– На что жалуемся? – спросил водопроводчик. – Что беспокоит?

Профессор провел сантехника в ванную, где из крана текла вода струей с палец, а на полу стояла лужа.

– Так-с, – сказал сантехник. – Надо менять. И не мешает почистить.

– Только прошу вас, – сказал проницательный Минц, – не говорите мне, что прокладки кончились и их можно достать только за тройную цену, что краны исчезли из продажи…

Сантехник весело рассмеялся и, поставив на пол чемоданчик, присел возле него, раскрыл жестом фокусника, и внутри обнаружились разнообразные запасные части, прокладки и даже краны.

– А вы говорили! – улыбнулся сантехник, подняв лицо к профессору.

– Илья Самуилович! – воскликнул Минц. – Как же я вас сразу не узнал! Вы же наш зубной врач!

– Все в прошлом, – сказал зубной врач.

– Что же случилось? Какая беда?

Илья Самуилович вытащил из чемодана нужные прокладки и самый красивый из кранов. Потом завернул воду и принялся за работу. Все это время Минц задавал вопросы, а Илья Самуилович на них с готовностью отвечал.

– На пенсию вам рановато…

– Не стесняйтесь, – отвечал дантист. – Вы меня не травмируете. И если вы считаете, что я потерпел жизненное фиаско, то, заверяю вас, – ничего подобного. Мне просто сказочно повезло.

– Как так?

– Мне предложили хорошую работу, и я на нее согласился.

– Разве у вас была плохая работа?

– Мне казалось, что она была неплохой, но я ошибался.

– Но вы недурно зарабатывали?

– Я не жаловался.

– К вам записаться было нелегко.

– Знаю, знаю, но это происходило оттого, что в нашем городе нет хороших дантистов. На фоне остальных я выглядел лебедем.

– Вы хотите сказать, что добровольно изменили свою… специальность?

– Говорите прямо – судьбу!

Минц смотрел на то, как сантехник трудится. Его руки так и летали над ванной. И весь жизненный опыт Минца говорил ему, что он видит перед собой мастера своего дела, человека талантливого, влюбленного в профессию, пускай скромную и недооцененную современниками, но такую нужную!

– Как же это произошло? – спросил Минц.

– В этом нет секрета, – сказал Илья Самуилович. – Площадь Землепроходцев, дом два.

– И что там?

– В случае если вы сами не поймете, – ответил сантехник, – я буду рад вам все объяснить, но только в нерабочее время. Поймите, меня ждут страдающие люди! И многие из них проклинают сантехников в целом, потому что в нашей среде еще немало таких типов, как некий Кеша.

– О, Кеша! – воскликнул Минц со злодейским английским придыханием. Иначе произнести это имя он был не в состоянии.

Быстро и качественно завершив свой труд, зубной врач покинул Минца, решительно отказавшись взять чаевые. Причем Минц и не настаивал, потому что его не оставляло ощущение ка кого-то розыгрыша. Будто зубной врач ему почудился. Хотя краны работали нормально, не пропуская ни капли воды, а лужу на полу Илья Самуилович сам вытер перед уходом.

Когда дверь за сантехником закрылась, профессор Минц уселся в продавленное кресло и принялся размышлять. Как настоящий мыслитель, он не выносил сомнительных ситуаций. Всему должно быть объяснение. Это и есть принцип гностицизма, который исповедовал Лев Христофорович. А если объяснения нет, значит, либо мы его плохо искали, либо оно недоступно на современном примитивном уровне развития нашей науки.

Имеем удачливого, умелого, уверенного в себе зубного врача. Имеем подчеркивающего свое счастье сантехника.

Один и тот же человек. А тайна хранится на площади Землепроходцев.

Профессор Минц натянул пиджак и вышел на улицу. Время было полуденное, теплое, августовское, птицы уже отпели свое и учили птенцов летать.

Послышался рев мотоцикла. Лев Христофорович еле успел отпрянуть к воротам, и ему показалось, что в седле мотоцикла сидит плотная пожилая дама, бывший директор универмага Ванда Савич. Это было столь невероятно, что Минц покачал головой и подумал, не возраст ли подкрадывается к нему. И пора, пожалуй, позаботиться о лекарствах от маразма.

Отдышавшись, Минц направился к площади Землепроходцев, но дойти до нее не успел, потому что столкнулся с фармацевтом Савичем, мужем Ванды. И, увидев его, Минц рассмеялся и сказал:

– Ты не поверишь, Савич, если я тебе скажу, что мне сейчас померещилось.

– Поверю, – ответил Савич. – Тебе померещилось, что моя жена Ванда промчалась мимо тебя на гоночном мотоцикле.

– Удивительно! Но это именно так.

– Потому что тебе ничего не мерещилось, а ты видел то, что я наблюдаю с утра. Моя жена Ванда готовится к первенству Вологодской области по спидвею.

– Вот именно, – согласился Минц.

На самом деле он сказал «вот именно» только для того, чтобы утешить тронувшегося умом Савича. Но тот вовсе не расстраивался.

– Мне дешевле, – заявил он.

На удивленный взгляд профессора он ответил:

– У нас было отложено на старость. Чтобы проводить свободное время на берегу острова Кипр. Ну кому нужен остров Кипр? Грязь, суета, «новые русские», мафия – и, главное, что?

– Что?

– Корысть! Нажива! Разврат! Сексопатология. Вы со мной согласны?

Савич схватил Минца за рукав и дернул к стене, потому что мимо них в обратную сторону промчался дикий мотоциклист, и теперь уж Минц не сомневался – это Ванда Савич. Да и как усомнишься, если, перекрывая рев мотора, она кричит Минцу:

– Физкульт-привет, мальчики!

– Давай, давай, – негромко ответил Савич. – Недолго мы будем топтать одни и те же мостовые. Завтра улетаю.

– Куда?

– В Чандрагупту. На берега Ганга. Там меня ждут в ашраме полного безмолвия, именно там я найду спокойную нишу для достижения нирваны.

– А как же служба? Как же семья?

– Мою семью вы только что видели, так что можем уже сейчас попрощаться. Больше не встретимся.

– А квартира?

Минц понимал, что задает неправильные вопросы – не в этом дело. У людей случилась беда, но они не расстраиваются и ищут новую жизнь. Почему? Как можно прожить всю жизнь в Великом Гусляре, ни к чему не стремиться и вдруг, в одночасье…