Путешествия Геродота были бы невозможны, если бы не существующий в те времена институт проксеноса — друга гостя. Проксенос, или кратко — проксен, был своего рода консулом. Добровольно или за плату он помогал приезжим из того города, откуда сам был родом. Обосновавшийся и наладивший связи на новом месте, он занимался приезжим земляком, помогал ему в делах, в получении информации, облегчал налаживание контактов. Роль проксена была исключительной в этом необычном мире, где боги жили среди людей и отличить одних от других зачастую было трудно. Приезжим принято было оказывать гостеприимство: никогда не знаешь, кто этот путник, просящий о крыше над головой, — человек или бог, принявший облик человека.

Ценным и неисчерпаемым источником служили Геродоту весьма распространенные тогда всякого рода стражи памяти — доморощенные историки, странствующие сказители. До сих пор в Западной Африке можно встретить и послушать гриота. Гриот ходит по ярмаркам и деревням, рассказывая легенды, мифы и истории своего народа, племени, клана. За мелкую плату, даже за скромную еду и кружку холодной воды старый гриот, человек великой мудрости и буйной фантазии, расскажет вам историю вашего края, что и когда в нем произошло, какие бывали случаи, события, чудеса. А правда это или нет, того никто не сможет сказать, да и лучше этого не ворошить.

Геродот путешествует, чтобы ответить на детский вопрос: откуда на горизонте берутся корабли? Откуда они приплывают? Значит, то, что мы видим собственными глазами, — еще не край света? Значит, есть еще и другие миры? Какие? Когда ребенок вырастет, он захочет их познать. Но все же лучше, чтобы он совсем из ребенка не вырос, чтобы немного остался ребенком. Потому что только дети задают важные вопросы и на самом деле хотят что-то узнать.

И Геродот с детским восторгом и горячностью познает свои миры. Самое важное его открытие, что миров много. И что все они — разные.

И каждый важен.

И их надо познать, потому что эти другие миры, другие культуры — суть зеркала, в которые смотримся мы и наша культура. Благодаря которым мы лучше понимаем самих себя, ибо мы не сможем познать себя, пока не столкнемся с другими.

Вот почему, сделав свое открытие — открытие культуры других как зеркала, с помощью которого мы можем взглянуть на себя, чтобы самих себя лучше понять, — Геродот встает каждое утро и продолжает свой путь.

Но Геродот не всегда сопровождал меня. Часто отъезд происходил внезапно, и у меня не оставалось времени вспомнить о моем греке и взять его с собой. А бывало и так: я брал книгу, но у меня оказывалось столько работы, а тропическая жара так выматывала, что я не мог собраться с силами и перечитать архиважный разговор о власти между Отаном, Мегабизом и Дарием или вспомнить, как выглядели эфиопы, с которыми Ксеркс вышел на покорение Греции. Эфиопы носили барсовые и львиные шкуры. Луки их из пальмовых стеблей имели в длину не менее четырех локтей. Стрелы у них маленькие, камышовые, на конце вместо железного наконечника — острый камень<…> Кроме того, у них были копья с остриями из рога антилопы, заостренными в виде наконечника. Были у них и палицы, обитые железными шишками. Идя в бой, они окрашивали половину тела мелом, а другую — суриком.

Но даже не заглядывая в книгу, я легко мог вспомнить многажды читанное описание эпилога войны между греками и амазонками: После победоносного сражения при Фермодонте греки, как гласит предание, возвращались домой на трех кораблях, везя с собой амазонок, сколько им удалось захватить живыми. В открытом море амазонки напали на эллинов и перебили всех мужчин. Однако амазонки не были знакомы с кораблевождением и не умели обращаться с рулем, парусами и веслами. После истребления мужчин они носились по волнам и, гонимые ветром, пристали наконец к Кремнам на озере Меотида. Кремны же находятся в земле свободных скифов. Здесь амазонки сошли на берег и стали бродить по окрестностям. Затем они встретили табун лошадей и захватили его. Разъезжая на этих лошадях, они принялись грабить скифскую землю. Скифы не могли понять, в чем дело, так как язык, одеяние и племя амазонок были им незнакомы. И скифы недоумевали, откуда амазонки явились, и, приняв их за молодых мужчин, вступили с ними в схватку. После битвы несколько трупов попало в руки скифов, и таким образом те поняли, что это женщины.

Они принимают решение женщин больше не убивать, а послать молодых скифов в количестве, соответствующем количеству амазонок, разбить неподалеку от них свой лагерь. Скифы сделали так, потому что желали иметь детей от амазонок.

Отправленные скифами юноши принялись выполнять эти приказания. Лишь только женщины заметили, что юноши пришли без всяких враждебных намерений, они оставили их в покое. День ото дня оба стана все больше приближались друг к другу<…> В полдень амазонки делали вот что: они расходились поодиночке или по две, чтобы в стороне справить нужду. Приметив это, скифы стали поступать так же. Как-то раз один из юношей застал амазонку одну, женщина не прогнала юношу, но позволила вступить с ней в сношение. Разговаривать между собой они, конечно, не могли, так как не понимали друг друга. Жестом амазонка показала юноше, что он может на следующий день прийти на то же место и привести товарища и что она явится тоже с подругой. Юноша возвратился и сказал об этом остальным. На следующий день этот юноша явился на то же место с товарищем и застал там уже ожидающих его двух амазонок. Когда прочие юноши узнали об этом, они расположили к себе остальных амазонок. После этого оба стана объединились и стали жить вместе.

* * *

Даже если я не обращался к тексту «Истории» в течение многих лет, я помнил о ее авторе. Когда-то это была реальная фигура, потом на две тысячи лет его забыли, а сегодня, после стольких веков — он снова живой, по крайней мере для меня. Я наделил этот образ тем выражением и чертами, которые хотел придать ему. Это уже был мой Геродот, а потому — особенно мне близкий, такой, с которым я находил общий язык и которого понимал с полуслова.

Я представлял, как он приходит, когда я сижу у берега моря, кладет палку, вытряхивает из сандалий песок и сразу начинает разговор. Наверняка он из тех рассказчиков, которые охотятся за слушателями, им нужны слушатели, без них они вянут, не могут жить. Это тип неутомимых и постоянно взволнованных посредников: где-то что-то увидят, что-то услышат — и тут же должны передать это другим, они не в состоянии даже на минуту утаить что-либо в себе. Так они видят свою миссию, это их страсть. Пойти, поехать, узнать и немедленно сообщить всему свету!

Впрочем, таких безумцев земля рождает не много. Рядовой человек не слишком интересуется миром. Он как-то живет, и чем меньше усилий от него эта жизнь потребует, тем, считает он, будет лучше. А познание мира предполагает усилия, причем немалые, забирающие всего человека. Большинство людей развивает в себе противоположные способности: способность смотря — не видеть, слушая — не слышать. Потому-то, если появляется кто-то вроде Геродота — обуянный страстью к познанию, да еще наделенный умом и писательским талантом, — такой человек сразу попадает в мировую историю!