Что же касается других, то у меня никогда не было возможности перенастроить их воскресители. Все происходит сейчас только в соответствии с законами вероятности. Которая составляет один шанс на двадцать миллионов.

— Других? — удивился Бартон. — Каких других? Неужели есть такие же, как я? Но чем вы руководствовались, когда выбирали нас?

— У вас у всех нужная «эманация». Поверьте мне, я знаю, что делаю. И думаю, что мой выбор правилен.

— Но вы намекнули мне, что это вы разбудили меня до срока… в той камере. С какой целью? Чего вы хотели этим достичь?

— Это было единственным убедительным для вас доводом, что Воскрешение не является сверхъестественным событием. И это же послужило причиной для выслеживания вас со стороны этиков.

Вот. Возьмите это.

С этими словами этик передал Бартону крохотную ампулу.

— Проглотите. Вы умрете мгновенно и окажетесь вне пределов их досягаемости — на некоторое время. Клетки вашего мозга будут так разрушены, что они не смогут прочесть их содержимого. Спешите! И помните то, что я вам рассказал!

— А что, если я не приму ваш подарок? — тихо спросил Бартон. — Что, если я позволю Им поймать себя?

— У вас не та «эманация», чтобы допустить это. — Гость издал тихий чуть издевательский смешок.

Бартон уже почти решил не принимать капсулу. Почему он должен позволять этому высокомерному типу то и дело приказывать ему, Бартону?

Затем он сообразил, что злость — плохой советчик. Приняв эту капсулу, он получит еще одну возможность поиграть с этим незнакомцем и встретиться с Теми, о которых он только что упоминал.

— Хорошо, — согласился Бартон. — Но почему вы сами не убьете меня? Почему заставляете меня самого сделать это?

Незнакомец снова рассмеялся и произнес:

— У этой игры есть определенные правила, объяснять которые у меня нет времени. Но вы же умный человек, вы сами поймете большинство этих правил. Одно из них — это то, что мы этики. Мы в состоянии даровать жизнь, но не можем отбирать ее. Нельзя сказать, что это немыслимо для нас или что это лежит за пределами наших физических или технических способностей. Просто это действие трудно выполнимо с психологической точки зрения…

Внезапно, на полуслове оборвав свою речь, незнакомец исчез. Бартон, не колеблясь, положил ампулу в рот и проглотил ее. Через мгновение над ним сверкнула ослепительная вспышка…

И глаза его снова наполнились светом только что взошедшего солнца. У него было время бросить взгляд вокруг, увидеть чашу, стопку плотно уложенного белья и… Германа Геринга.

Затем Бартон и Геринг были схвачены небольшими смуглыми человечками с крупными головами и кривыми ногами, вооруженными копьями и каменными топорами. На них были полотнища, но только как накидки, завязанные вокруг толстых коротких шей. Полоски кожи, несомненно человеческой, стягивали длинные лохматые черные волосы. Они были похожи на монголов и говорили на незнакомом Бартону языке. Пустую чашу нахлобучили ему на голову, руки связали за спиной кожаным ремнем. Слепого и беспомощного, Бартона погнали через равнину, подгоняя уколами каменных наконечников в спину. Где-то поблизости стучали барабаны и женские голоса протяжно выли какой-то мотив.

Он прошел что-то около сотни шагов, прежде чем его остановили. Прекратился стук барабанов, замолчали женщины. Он ничего больше не слышал, кроме стука крови в висках. Что за чертовщина здесь происходит? Неужели он стал частью религиозной церемонии, требовавшей, чтобы жертва ничего не видела? А почему бы и нет? На Земле было много культур, где не хотели, чтобы те, кого приносили в жертву, видели своих убийц. Чтобы призрак мертвеца не захотел отомстить мучителям.

Но эти люди теперь должны были знать, что призраков не существует. Возможно, они считают такими призраками вторично воскрешенных и хотят прогнать их обратно, просто убив их?

Геринг! Он тоже был перенесен сюда! К этому же чашному камню! В первый раз это могло быть совпадением, хотя вероятность этого была слишком ничтожной. Но три раза — один за другим? Нет, это было…

Первый же удар по голове практически лишил его сознания. Он упал на колени, по всему телу прошел звон, и из глаз посыпались искры. Второй удар он не почувствовал и очнулся уже в каком-то другом месте…

Рядом с ним стоял Герман Геринг.

— Наши души, должно быть, близнецы, — сказал он. — Похоже на то, что мы всегда будем носить на себе этот крест, взваленный на нас этиками.

— Бык и осел в одной упряжке, — усмехнулся Бартон, оставив немцу решать, кем он его считает.

Через некоторое время оба были очень заняты тем, что представляли себя людям, среди которых оказались. Как выяснилось чуть позже, это были шумеры древнего или классического периода. Жили они в Месопотамии между 2500 и 2300 годами до н. э. Мужчины этого народа брили голову (такой обычай было непросто соблюдать с помощью каменных ножей), а женщины ходили обнаженными до пояса. Эти люди были в основном пучеглазыми, у них были (по мнению Бартона) уродливые лица и невысокие приземистые тела.

Но если степень красоты среди них была не очень высокой, то самоанцы доколумбового периода, составляющие здесь тридцать процентов населения, были более чем привлекательны. И конечно же, здесь были пресловутые десять процентов людей из других мест и другого времени, причем обитатели двадцатого столетия были наиболее многочисленны. Это можно было объяснить, поскольку их общее число составляло почти четверть человечества. У Бартона не было, разумеется, точных статистических данных науки, но во время своих путешествий он убедился, что люди двадцатого века были умышленно рассеяны вдоль Реки, причем в соотношении с другими людьми даже большем, чем это можно было ожидать. Это было еще одной особенностью Речной Планеты, которую он никак не мог понять. Чего этики хотели этим добиться?

Вопросов было чересчур много. Ему необходимо было время, чтобы подумать, но его-то как раз и не было из-за частых «рейсов» на Экспрессе Смерти!

Эта местность, в отличие от большинства других, которые он посещал, обещала некоторый покой, что позволило бы ему многое осмыслить. Поэтому он решил задержаться здесь на некоторое время.

И кроме того, здесь был Герман Геринг! Бартону хотелось узнать, что с ним будет дальше. Одним из многих вопросов, который он не успел задать Таинственному Незнакомцу (Бартон стал в мыслях называть его с большой буквы), был вопрос о роли наркотической жвачки. Какую роль она играла в общей картине всего происходящего? Является ли она еще одной составляющей Великого Эксперимента?

К несчастью, Геринг продержался недолго.

Он начал кричать в первую же ночь. Выскочив из хижины, Геринг побежал к Реке, то и дело останавливаясь, чтобы отмахнуться от чего-то невидимого в воздухе, или падая в траву, пытаясь кого-то схватить. Бартон последовал за ним до самой Реки. Здесь Геринг хотел уже было броситься в воду, наверное, чтобы утопиться, но вдруг замер, задрожал, а затем рухнул на землю и застыл неподвижный, как статуя. Глаза его были открыты, но смотрел он на окружающее невидящим взглядом. Все его зрение было обращено внутрь. Какие ужасы проходили перед его взором — определить было невозможно.