Я терпеливо ждал своей очереди, давая четвероногому другу вволю напиться. Это уже давно вошло у нас в привычку: пока один делает что-то, второй охраняет его. Вот и сейчас я неторопливо обшаривал глазами округу. Похоже, мы здесь одни… Хотя, если верить преданиям, воинов леса не заметишь до тех пор, пока сами они того не пожелают. Эти – пожелали.

Нельзя сказать, что я не ждал этого. Ждал. На протяжении последних трех дней – делая очередной шаг при свете дня, смежая веки темной ночью и просыпаясь холодным туманным утром – ждал. А еще постоянно молил в душе Четырех: «Дайте мне шанс! Лишь один шанс! Остановите копье, нацелившееся мне между лопаток, удержите в праще камень, готовый отправиться в полет! Если рассудили Вы, что путь мой закончится здесь, то пусть прервет его оружие, направленное в грудь в честном бою!»

Несмотря на то что караулил я, именно Волк среагировал первым: поднял голову с тихим угрожающим рычанием. И одновременно с ним, словно тени сумрачного леса, выскользнули они. С трех сторон.

«Благодарю Вас, Всеблагие! Не оставьте же меня и сейчас!»

Я крутнулся на месте, одновременно срывая с плеча плед и выхватывая меч. Они же уже давно держали свое оружие наготове.

Глаза в глаза. Напряженно. Оценивая.

Все трое выше и старше меня. Волосы заплетены в косы, а на макушке собраны в длинный, ниспадающий на спину хвост – отличительный знак и гордость лесного братства. Лица расписаны голубой краской, получаемой из листьев вайды, на обнаженных руках поблескивают тяжелые золотые браслеты, золотые же торквесы обнимают мускулистые шеи.

– Назови себя! – Спокойно. Только спокойно.

– У меня нет имени.

– Назови свой род.

– У меня нет рода.

– Откуда ты пришел?

– Мартовский ветер дул мне в спину.

– Зачем ты пришел сюда?

– Мои руки запятнаны кровью. – Спрашивающий усмехается:

– Значит, изгнанник. Ищешь смерти?

– Нет. Я ее дарю.

Ухмылка становится откровенно издевательской:

– Ого! А знаешь ли ты, с кем разговариваешь?

– Догадываюсь.

– Очень хорошо. Тогда ты должен знать и то, что находишься на земле, не подвластной никому, кроме Увенчанного Рогами, Властелина Лесов. Негоже приходить в чужой дом незваным, да еще и без даров.

– Каких же даров потребует от меня твой господин? – В разговор вступает второй:

– У тебя неплохой меч. Оставь его, и, может быть, мы забудем о том, что видели тебя.

Третий скалит зубы, поигрывая тяжелой секирой – такие больше в ходу у северян проклятого Мак-Аррайда, да и сам здоровяк, похоже, увидел свет на склонах северных гор:

– А может быть, и нет. – Я возвращаю ухмылку:

– Этот меч я получил из столь славных рук, что передам его лишь достойному, – делаю паузу, – а таковых тут не вижу.

Владелец секиры делает шаг вперед, но говоривший первым – явно старший из троицы – поднимает руку и приглашающе кивает на меня второму. Жаль. С этой тяжелой штуковиной северянин явно уступал бы мне в проворстве. А впрочем…

– Сидеть, Волк! Я сам.

Заворчав, мой друг неохотно подчиняется. Правда, я знаю – в случае чего он бросится без предупреждения.

– Волк! – громко хохочет владелец секиры. – О Всеблагие! Волк и Волчонок! Слышишь, Кормак?

Уже приблизившийся ко мне противник на мгновение – только на мгновение, но мне большего и не надо – оборачивается. Я одним прыжком преодолеваю оставшееся между нами расстояние, одновременно взмахивая рукой с зажатым в ней пледом. Плотная шерстяная ткань закрывает лицо лесного воина. С легкостью парировав отчаянный выпад, я прочерчиваю на груди Кормака длинную, но неглубокую линию, моментально набухшую кровью, и отскакиваю обратно. Когда взбешенный воин, наконец, сбрасывает мой плед, я уже спокойно стою, уперев острие меча в землю, и улыбаюсь со всей возможной наглостью:

– Хватит с тебя, неуклюжий увалень?

– Ах ты!…

Вожак вновь поднимает руку, одновременно останавливая Кормака и обладателя секиры, готового сорваться с места ему на помощь. Несколько мгновений смотрит на меня, чуть прищурившись. Потом передает северянину копье и идет вперед сам: легко, будто в танце, перетекая с пятки на носок, чертя кончиком меча замысловатые узоры. По этой походке, по кажущейся неестественной легкости и плавности движений я понимаю: шансов нет.

И всё же, когда лесной воин, как бы в продолжение следующего шага взмывает вверх с оглушительным боевым кличем, пластая перед собой воздух, и обрушивается на меня, я каким-то чудом парирую этот вихрь ударов. Падаю на спину, на миг задохнувшись от соприкосновения с землей, тут же перекатываюсь на бок, увернувшись от колющего выпада. Меч врага жалит вновь и вновь, взрывая жирную лесную землю, но я всякий раз за какую-то долю секунды до удара успеваю увернуться, отмахиваясь почти вслепую…

Вдруг всё заканчивается. Кончик меча противника зависает на расстоянии волоса от моего горла. Я, тяжело дыша, лежу на спине и жду тот миг, когда клинок наконец опустится. Против ожидания, мне совсем не страшно. Тогда, на Маг Окайн, когда прошел первый кураж и выветрился из головы хмель, и потом, когда я стоял перед Ард-Ри, ожидая смерти а из толпы на меня неотрывно глядела мама, было куда страшнее. Нет, страха нет. Есть лишь легкая досада. Не успел. Не нашел. Не сумел.

«Чего он медлит?» – отстранение думаю я, и тут меч исчезает из пределов видимости, а потом я, будто издалека, слышу:

– Ладно, Волчонок, хватит. Убери.

– Что? – хриплю я, с трудом ворочая сухим, шершавым языком. И тут же, вспышкой в сознании, понимаю: меч. Мой меч, намертво зажатый в руке, упирается острием в пах лесного воина, прямо в вену на внутренней стороне бедра.

Его звали Ниалл. Пять поколений его предков верно служили владельцам Эората, славясь даже среди тамошних отчаянных колесничных бойцов искусством управления тяжелой военной повозкой. Ему же с самого детства пророчили великое будущее. Рано стяжав славу как доблестный муж и к тому же сладкоголосый бард, Ниалл на семнадцатой зиме убил родного дядю и стал безродным изгнанником, а бывшие друзья и родственники гнали его, как свора собак матерого волка. Но он всё-таки ушел, вторично обагрив руки родной кровью, растворился в холодном осеннем лесу. Без еды, без теплой одежды, вооруженный лишь наспех сделанным из палки и кинжала копьем. Через несколько дней его, полумертвого от ран и голода, нашли Лесные братья. Новой весной Ниалл умер, возродившись в облике сурового Мог Луйна, Слуги Копья. Еще три зимы спустя барды запели о его деяниях на все лады, называя славнейшим из всех лесных воинов, правой рукой Увенчанного Рогами.

Неизвестно почему, Лесной страж рассказал мне всё это по дороге к временному лагерю. Дело явно было не в том, что я, как и он, представился изгнанником – любой из воинов Увенчанного Рогами пришел в леса не от хорошей жизни. Как бы там ни было, в ответ я охотно поведал стражам свою историю, причем ни слова не солгав. Ведь по сути, если бы не Этайн, я и впрямь был бы изгнанником, а не членом славнейшего в Пределе рода. И это был еще один мой долг по отношению к дорогой моей госпоже. Так что мне осталось лишь кое о чем умолчать, да немного сдвинуть временные рамки, уповая на то, что слухи о произошедшем еще не успели распространиться так далеко на запад. Так оно и оказалось.