Скорее всего Скэбис и сам был не в курсе. Но его это не остановило. После «Аркадских пастухов» он взялся за «Искушение святого Антония» Теньера, точнее, за два «Искушения святого Антония» Теньера. Потом – за картины других художников. Потом – за различные карты и атласы, обложки книг и CD-дисков. Он чертил линии буквально на всем, что могло сохранять неподвижность в течение хотя бы пяти минут. Он превратился в живой говорящий «Etch-a-Sketch».[16]Я очень старался в это не вникать, и у меня получалось. А вот Роберт МакКаллам все-таки подхватил геометрическую заразу и вызвался оказать Скэбису посильную помощь. Буквально на следующий день он притащил в бар распечатку репродукции «Аркадских пастухов», всю исчерченную разноцветными линиями.

– Кажется, я нашел, что тебе нужно, – с гордостью объявил он, кладя лист на стол.

– Э-э… – протянул Скэбис, изучая Робертов чертеж. – И как оно получилось?

– Соединением всех задниц со всеми локтями.

Пока Скэбис занимался своими геометрическими изысканиями, я активно читал литературу по теме. Среди книг, заказанных мной через службу межбиблиотечного обмена, было одно редкое издание 1922 года. Автобиография Эммы Кальве под названием «Моя жизнь». Я и не думал, что Эмма Кальве была звездой такого масштаба. Она пела для королевы Виктории в Виндзорском замке и давала гастроли по всему миру, включая обе Америки и Дальний Восток. В книге нет ни единого упоминания о Беранже Соньере и Ренн-ле-Шато, зато часто упоминаются тамплиеры и… пчелы. В одной из глав Эмма Кальве рассказывает о том, как она сидела в сумерках в тетушкином саду и «наблюдала как завороженная за кружением пчел которые под вечер слетались в улей, и весь мир как будто гудел, полнясь пчелиным жужжанием». На обложке был приведен отрывок из странного стихотворения американского поэта Ричарда Уотсона Гилдера:

Сила и сладость,

Трагедия и радость

И одна Эмма Кальве

На поющей земле.

«Сила и сладость» сразу напомнили мне фирменный лозунг на банках «Золотистого сиропа».

Дочитав «Мою жизнь», я отнес ее Скэбису. Когда я пришел, он сидел за столом на кухне и изучал какую-то брошюрку с примерами магических квадратов. Как оказалось, он пытался найти магический квадрат, который мы видели в часовне в обители отшельника в Галамю, только никак не мог вспомнить, какие там были слова. Я напряг память, но тоже безрезультатно.

– Погоди. – Скэбис выскочил из-за стола и схватил телефон. – Я знаю, кто знает. – Он набрал номер Хьюго Соскина и переключился в режим громкой связи, чтобы мы могли говорить с Хьюго одновременно.

– Ага, знаю этот квадрат, – сказал он, выслушав сбивчивые объяснения Скэбиса. – Подождите минутку. – Секунд десять в трубке была тишина, а потом мы услышали шелест страниц. – Так, так, так. Ага, вот оно. – Хьюго хрипло откашлялся. – SATOR, AREPO, TENET, OPERA, ROTAS.

– Большое спасибо, – сказал Скэбис. – А не напомнишь, в какой из книг твоего папы об этом написано?

– Без понятия, – фыркнул Хьюго. – Я вообще-то смотрел в ежегоднике «Catweazel». За 1972 год.

– «Catweazel»! – воскликнул я. Помню, мне жутко нравился этот детский телесериал 1970-х годов о незадачливом средневековом волшебнике, который что-то напутал с очередным заклинанием и – БАБАХ! – неожиданно перенесся в конец двадцатого века. Как волшебник он был никакой, но зато как комический персонаж – выше всяких похвал. Этакий Томми Купер из одиннадцатого столетия. Я до сих пор иногда употребляю некоторые словечки из лексикона придурочного колдуна: например, «тили-бом» вместо «телефон».

– Ну да. В их ежегодниках этого счастья навалом, – сказал Хьюго. – Гораздо больше, чем в «Священной крови и Святом Граале». И к тому же «Catweazel» гораздо смешнее.

– Я вот думаю, это он так прикольнулся или чего? – сказал Скэбис, положив трубку.

– Вот и я думаю… – сказал я.

Где-то посередине всей этой «страсти и ужасти по Ренн-ле-Шато» я съездил на пару дней в Норфолк навестить маму. Она живет в Своффхэме, маленьком городке с населением всего шесть тысяч человек. Родители переехали в Своффхэм, когда мне было семь лет, так что все мои детские воспоминания связаны с этим тихим провинциальным местечком с треугольной рыночной площадью, где стоит круглая колоннада, и георгианской архитектурой, с каждым годом все более мрачной и скрюченной.

Хотя наш дом был не таким уж и тихим. Моими стараниями, разумеется. С пятнадцати до восемнадцати лет – то есть до самого отъезда из дома – я целыми днями слушал самый суровый панк-рок, выкрутив громкость до максимальных пределов. «Sex Pistols», «The Clash» и, разумеется, «The Damned» – саундтрек моей бесшабашной, бледной и худосочной юности – громыхали в колонках с утра до вечера, а бывало, что и до следующего утра. Я выбрал своим личным девизом строчки из «The Damned»: «Грохот и шум – для героев, музыка – для ничтожеств». Папа с мамой сходили с ума, соседи спасались бегством на другой конец города.

В родительском доме до сих пор сохранилась моя коллекция панк-роковых записей. Волшебство в три аккорда, запечатленное на разноцветном виниле и упакованное в картонные конверты. Культовые команды типа тех же «The Damned» и почти никому не известные «разовые» исполнители. Сомневаюсь, что многие теперь помнят «Eater». Или «Jonny Moped». Или «Snivelling Shits». Помимо собрания пластинок, у мамы в кладовке хранятся несколько ящиков со всякими панковскими сувенирами и памятными вещичками: вырезками из журналов, билетами на концерты, полуистлевшими-полуокаменевшими футболками и целой хозяйственной сумкой значков. Я уже двадцать лет обещаю все это разобрать. Как обычно, и в этот приезд у меня не нашлось времени на «разборки», но мне удалось откопать свой любимый значок с «The Damned», черный с белым, который я носил, не снимая, три года – с пятнадцати до восемнадцати лет. Прицепив значок на куртку, я отправился прогуляться по рыночной площади.

В любом уважающем себя маленьком провинциальном городке есть свои знаменитые местные уроженцы. Ну или хотя бы один уроженец. В этом смысле Своффхэм – не исключение. Здесь родился Джем Мейс, также известный как «Своффхэмский цыган», чемпион мира по боксу в тяжелом весе в середине девятнадцатого столетия. Здесь родился капитан Джонс, автор серии книг «Бигглз», который несколько лет проработал инспектором городской санэпидемстанции. Но самым известным из сыновей Своффхэма был археолог Говард Картер, который в 1922 году обнаружил гробницу Тутанхамона в Долине Царей.

– А вдруг ты станешь вторым Говардом Картером, – заметила мама, когда я рассказал ей о своих собственных поисках древних сокровищ.

Племянник Говарда Картера, Гарри Картер, работал учителем рисования в моей школе и вел кружок по ремеслам и прикладному искусству. Он был мастером в резьбе по дереву. В качестве хобби он вырезал и раскрашивал декоративные дорожные указатели для городов и деревень, которые и по сей день стоят по всей Восточной Англии. Гарри Картер изготовил более двухсот таких знаков. Среди самых первых его работ – указатель Своффхэма, сделанный в середине 1930-х годов. На нем изображен человек в средневековом наряде, с заплечным мешком и дорожным посохом. Это своффхэмский коробейник, герой местной легенды. Вряд ли в Норфолке найдется хотя бы один человек, который не знает историю про своффхэмского коробейника. Когда я был маленьким, про него даже была передача в «Джеканори».[17]Помню, я так сильно распереживался, что Своффхэм показывают по телику, что меня даже вытошнило от волнения. Рыбными палочками, если не ошибаюсь.