Какое, черт возьми, право он имел играть на льду в страсть, в то время когда в мужчин, живых, имеющих семьи и будущее, стреляли из-за него? Господи Иисусе. Нельзя было впускать ее на склад! Разве Уит ему этого не говорил? Разве Дьявол сам не знал?

«Что за чертова неразбериха?!»

Он повторил Джону свой приказ:

– Отвези ее домой. Стреляй в любого, кто окажется у тебя на пути.

– Есть, – повторил Джон, беря ее за руку. – Миледи.

Фелисити вырвала руку.

– Нет. – Это прозвучало очень твердо, и Джон заколебался. – Дьявол. Я могу помочь. Если это люди Короны – никто не тронет дочь маркиза.

Вот теперь Дьявол остановился и повернулся к ней, не в силах сдержать свое раздражение.

– Только задумайтесь на минуту – если кто-то направит на вас ружье, его будет волновать, что вы дочь маркиза? Думаете, их взволнует, что вы леди, которая умеет вышивать, говорить на двух языках, знает, куда положено класть чертову суповую ложку, и обручена с чертовым герцогом?

Она широко распахнула глаза, и ему бы следовало остановиться, но он не стал. Он разозлился. В первую очередь на себя, но и на нее тоже, на ее непробиваемую невинность и ее уверенность в том, что мир не озлоблен и не жесток.

– Они об этом не задумаются. Ни на секунду. Более того, они будут целиться именно в вас, сияющую, как солнышко, пахнущую, как жасмин, потому что знают – мужчины, выросшие во тьме, сделают ради света все что угодно. – Она открыла рот, но он прервал ее, не дав заговорить: – Думаете, вы можете нам помочь? – Он коротко, безрадостно рассмеялся. – Что вы можете сделать, вскрыть их замки?

Она резко выпрямила спину, и Дьявол с отвращением ощутил чувство вины, возникшее при виде обиды в ее глазах.

– Вы нам ничем не поможете. Вы думаете, это игра, думаете, тьма – это новая блестящая игрушка. Что ж, вот вам самый важный урок – тьма не для принцесс. Вам пора вернуться в вашу сказочную башню. И больше сюда не приходите.

Он повернулся спиной к пристенной фиалке, оставив ее в полной тишине, и быстро зашагал к стоявшей в центре двора лошади, уже оседланной и ждущей только его.

Но Фелисити Фэрклот не собиралась молчать.

– Так что же вы, отказываетесь от своего обещания? – крикнула она ему вслед голосом сильным и уверенным, напоминавшим зов сирены. Он повернул коня, чтобы видеть ее в тени, которую отбрасывали фонари во дворе, ветер шуршал ее юбками, трепал несколько локонов, выбившихся из прически, когда он ее целовал.

В груди у него все сжалось, когда он увидел расправленные плечи и гордо вздернутый подбородок.

– Вы же получили своего герцога, разве нет?

– Но не так, как вы обещали.

Чертова страсть, подобной которой он никогда еще не испытывал. Не следовало ему даже пробовать выполнить эту ее просьбу, потому что теперь он готов был пойти на все, что угодно, лишь бы не позволить ей дышать одним воздухом с его братом – и чтобы она принадлежала только ему самому.

– Не стоит верить обещаниям такого человека, как я. Что сделано, то сделано. Возвращайтесь домой, Фелисити. Вам тут не рады.

Несколько долгих секунд она смотрела на него, и он каждым дюймом своего тела понимал, что должен отвернуться от нее прежде, чем она заговорит. Но он не мог. А затем она заговорила, и каждое язвительное слово хлестало его, словно кнутом.

– Скажите мне, Дьявол, а что вы сделаете, чтобы мне помешать? Запрете двери на замки?

Что, во имя… Она что, провоцирует его? Она вообще имеет хоть какое-то представление о том, кто он? Что за человек? Дьявол дернулся, чтобы спешиться. Подойти к ней и…

Господи Иисусе. И зацеловать ее до беспамятства.

Какого черта он наделал?

– Дьявол, – останавливая брата, предостерегающе произнес Уит, тоже успевший сесть на коня.

Некогда преподать урок Фелисити Фэрклот, их ждут куда более важные дела. Дьявол посмотрел на нее со своего огромного черного коня – холодным, нет, ледяным взглядом, приводившим в ужас крупных, сильных мужчин.

Но не таких сильных, как она.

– Отвези ее домой, – сказал он, не глядя на Джона.

Фелисити продолжала смотреть на него, и когда его человек подошел к ней. Более того, одна рыжевато-каштановая бровь взлетела вверх с прекрасным, откровенным презрением.

Дьявол резко повернул своего коня к Уиту, наблюдавшему за ним с каменным лицом.

– Что? – рявкнул Дьявол.

– Пахнет как жасмин? – произнес Уит тоном, сухим как песок.

Брань Дьявола заглушил ветер – Бесперчаточники пришпорили своих коней и помчались в сторону Флит-стрит спасать своих попавших в западню людей.

– Он мог погибнуть.

Фелисити воткнула иголку в вышивание, растянутое на пяльцах, с яростью, полностью соответствующей этой мысли, и едва не проткнула до крови палец. Впрочем, эта угроза не помешала ей так же яростно сделать следующий стежок. И следующий тоже.

С момента их с Дьяволом встречи на складе прошло два дня.

– А мне плевать, если он погиб, – добавила она, обращаясь к залитой солнцем комнате Бамбл-Хауса, несмотря на то что в ней не наблюдалось ни единого живого существа. – Он был недобрым, и мне совершенно все равно, если он погиб.

Да только прежде, чем стать недобрым, Дьявол недобрым вовсе не был.

Прежде, чем Дьявол стал недобрым, все было совсем наоборот.

Он ее целовал, и трогал, и заставил ее вздыхать, причем она и не подозревала раньше, что можно вздыхать вот так. Он подарил ей ощущения, каких она никогда раньше не испытывала.

– Не то чтобы это имело хоть какое-то значение, потому что в конце концов он стал очень недобрым, а сейчас, скорее всего, и вовсе умер, – повторила она, снова втыкая иглу в вышивание со свирепой силой.

Он не умер.

Слова прошелестели у нее в сознании, но она продолжала вышивать, сопротивляясь желанию найти лист бумаги и отправить ему записку с подробными объяснениями, что он может сделать с собой, если погиб. Сопротивляясь еще более настойчивому желанию швырнуть пяльцы с вышиванием в камин, отправиться среди бела дня в Ковент-Гарден и своими глазами увидеть его труп.

Тут Фелисити пришло в голову, что женщина должна почувствовать смерть мужчины, если она всего несколько часов назад едва не потеряла с ним невинность в ледовом хранилище под тайным складом. А она ничего такого не почувствовала. Право же, мироздание страшно раздражает.

Она положила пяльцы на колени и вздохнула.

– Лучше бы ему не умирать.

– Боже, Фелисити, конечно, он не умер! – пропела от двери ее мать. Трио ее такс возбужденно заливалось лаем, подчеркивая материно заявление и вырывая Фелисити из ее болтливой задумчивости.