— О, сэр Жосс! Есть еще в мире доброта…

Подалась вперед и легким поцелуем коснулась щеки Жосса.

Потом, расправив плечи и излучая достоинство, повернулась, пересекла залу и скрылась за дверью своей комнаты.

* * *

После ее ухода Жосс долго стоял в зале, задумчиво глядя на тело Тобиаса.

Затем тоже быстро вышел.

Оказавшись в теплых лучах вечернего солнца, он позвал Пола и, когда тот появился возле лестницы, сказал ему, что Дюран скончался в результате падения с лестницы и что из-за летней жары Полу следует поспешить, чтобы тело было как можно скорее положено в гроб и похоронено.

Хотя было достаточно поздно, Жосс решил вернуться в Хокенли. Он устал, проголодался, ему предстоял долгий путь, но тем не менее он счел, что уехать предпочтительнее, чем остаться.

Рыцарь согласился бы и на худшие условия, лишь бы только сбежать от тела и безутешной вдовы, которых он только что оставил.

Когда Жосс вернулся, аббатство Хокенли было погружено в полную темноту, что, принимая во внимание поздний час, едва ли было удивительно. Спустившись в долину, он расседлал Горация, стреножил его, чтобы тот не мог уйти далеко, затем, похлопав коня по крупу, пустил его на сочную зелень небольшого луга.

Потом рыцарь направился прямо к лежаку, который в спешке покинул, казалось, так давно. Повертевшись некоторое время, чтобы устроиться поудобнее, он закрыл глаза и вскоре крепко заснул.

Разбудивший рыцаря брат Савл предстал перед ним с хлебом, куском соленого сыра и кружкой некрепкого эля.

— Вы вернулись поздно ночью, сэр Жосс, — сказал он, когда рыцарь принялся за еду.

— Да.

— Вашего коня я отвел в конюшню аббатства, — продолжал Савл, — а там сестра Марта снова исполнит любой его каприз.

Жосс улыбнулся.

— Эта женщина умеет ладить с лошадьми.

— И особенно любит вашу, — согласился Савл.

— Спасибо, Савл, — сказал Жосс, — и за то, что позаботился о старине Горации, и за то, что принес мне завтрак.

Савл склонил голову в знак признательности.

— Сэр Жосс, я также принес сообщение от аббатисы. Она спрашивает: когда вы будете готовы, не могли бы вы…

— …прийти и увидеться с ней, — закончил Жосс, поднимаясь и стряхивая крошки. — Да, Савл. Конечно.

Рыцарь нашел аббатису за столом в ее комнате. Она подняла голову, ее лицо выражало сочувствие.

— Вы выглядите уставшим, — заметила Элевайз.

— Так и есть, — ответил он, усмехнувшись. Затем, став серьезным, рассказал ей о том, что случилось в доме Дюранов.

— Тобиас мертв! — прошептала она. — Из-за такой нелепой случайности!

Всю дорогу домой прошлой ночью Жосс решал, следует ли ему рассказать аббатисе всю правду. Теперь, глядя на нее, эту мудрую, чуткую женщину, с которой они пережили так много, он решил, что не позволит ей и дальше верить лжи.

Поэтому он рассказал, как умер Тобиас Дюран.

Элевайз молчала, и у Жосса появилось странное чувство, что у него отняли нечто очень важное. Как будто все это время он ждал от аббатисы одобрения своих действий — сокрытия причастности Петрониллы к этой смерти.

Словно он нуждался в этом одобрении.

Но, спустя некоторое время, когда молчание уже показалось Жоссу неловким, Элевайз ответила:

— Это показывает, сэр Жосс — не так ли? — как неразумно разрешать необученным собакам путаться в ногах у человека на верхней ступеньке его собственной лестницы.

Итак, рыцарь получил одобрение, которого желал.

* * *

Потом Жосс рассказал аббатисе о роли Эсиллт.

— Любовница! — ахнула она изумленно. — Боже мой, Жосс, почему мы… прошу прощения, почему я не подумала об этом? Юная девушка, такая, как она — привлекательная, статная, беспечная — что ж, разумеется, она была собой, ведь она любила и твердо знала, что любима. И вместе с ним там, в лесу, она… — Внезапно, аббатиса запнулась и с легким румянцем закончила: — Однако лучше не думать об этом, раз несчастный Тобиас мертв.

— Это милосердно, аббатиса, думать о нем с добротой, хотя он согрешил, — заметил Жосс.

Она посмотрела на рыцаря.

— Кто мы, чтобы судить? — возразила аббатиса. — И, по правде сказать, он дорого заплатил за свой грех. — Она покачала головой. — Слишком дорого… — Вдруг Элевайз замолчала, а потом в ужасе прошептала: — Эсиллт знает, что он мертв?

— Господи! — У Жосса вырвалось проклятие. — Прошу прощения, аббатиса. Я не хотел вас оскорбить…

Нахмуренная и озабоченная, она отмахнулась от его извинений.

— Я знаю это, Жосс. Знаю. Она — Эсиллт — вчера отсутствовала и, насколько мне известно, еще не вернулась. Сестра Эмануэль глубоко обеспокоена ее поведением, как, впрочем, и я. — Аббатиса одарила Жосса мимолетной нежной улыбкой. — Можно мне попросить вас еще об одном одолжении: чтобы вы пошли и поискали ее?

— Конечно. — Он улыбнулся в ответ.

— Конечно же и я помогу, — сказала она, поднимаясь. — Как только мы отслужим Час шестой, я отправлюсь вслед за вами.

* * *

Жосс, которому не нужно было ждать, пока закончится Час шестой, начал поиски Эсиллт тотчас же.

«Они встречались в лесу, эти двое влюбленных, — думал он, выходя из ворот аббатства, — на какой-нибудь поляне, возможно, не очень далеко, только чтобы скрыться от посторонних глаз».

И…

В конце концов ему не пришлось возвращаться в лес. По узкой тропинке, что огибала аббатство и вела к задним воротам, медленно шла Эсиллт.

Жосс вернулся к главному входу, развернулся и пошел без особой спешки: девушке понадобится больше времени, чтобы добраться до дома для престарелых, чем ему. Возле дальнего конца больничного покоя он остановился и стал наблюдать за задними воротами. Толстые стены надежно скрывали его.

Через несколько секунд появилась Эсиллт.

Она шла медленно, словно во сне. Голова девушки была опущена, поэтому он не мог видеть ее лица, но весь ее облик говорил о глубоком отчаянии и унынии.

Когда она поравнялась с больничным покоем, рыцарь вышел из своего укрытия и направился следом за ней. Услышав его шаги, Эсиллт подняла голову.

— Здравствуйте, сэр Жосс, — проговорила она. Ее голос звучал непривычно тихо.

— Здравствуй, Эсиллт.

Вместе они подошли к дверям дома для престарелых.

— Вы пришли, чтобы повидать моих старичков? — спросила она, и на мгновение вспыхнул слабый отсвет ее прежней жизнерадостности. — Вы обещали, что придете. А честный человек не нарушает свое слово, пока он в состоянии его сдержать.