Описание оставшихся часов жизни короля и рассказ о его погребении мы находим, главным образом, у Ордерика Виталия, однако с ним сходятся и другие хронисты, поэтому у нас нет оснований не доверять его обстоятельному повествованию. После оглашения последней королевской воли Вильгельм, поцеловав и благословив наследника престола, отправил его в путь. Весть о смерти отца застала Вильгельма Рыжего на берегу Ла-Манша в порту Виссан. Генрих же лично отправился в сокровищницу, чтобы проследить за взвешиванием своих денег, после чего занялся сооружением своей собственной надежной сокровищницы для их хранения. Таким образом, король остался со своими лекарями, слугами и несколькими баронами. Последние стали просить его освободить всех узников, особенно Моркара, бывшего эрла Нортумбрийского, Роджера де Бретея, эрла Герефордского, и Одо Байеского, эрла Кентского. Король согласился отпустить на волю тех заключенных, которые дадут клятву соблюдать мир в Англии и Нормандии, за исключением Одо. Однако, поддавшись настойчивым просьбам своего сводного брата Роберта, графа Мортенского, он в конце концов согласился освободить и этого пленника. Король причастился и в ночь с 8 на 9 сентября совсем ослабел. На рассвете, услышав звон церковных колоколов к заутрене, он скончался.

Нужно отдать должное Вильгельму, — его власть оставалась непререкаемой до самого конца. Именно его, умирающего короля, Роберт Мортенский умолял освободить своего брата, очевидно, даже не задумываясь над тем, что новый герцог, вероятно, сделает это без особого труда или, в худшем случае, за взятку. Однако чем сильнее власть, тем ощутимей потеря, когда ей приходит конец. Как только Вильгельм умер, бароны покинули покои и поспешно отправились в свои поместья, чтобы защищать их, если в стране начнется анархия. Слуги же, оказавшись без надзора, украли все домашние принадлежности, находившиеся в опочивальне, и наполовину раздели мертвое тело, после чего сбежали. Ордерик, вполне естественно, пускается здесь в свойственные благочестивому человеку размышления о тщете богатств и высоких титулов. Как только весть о смерти короля распространилась, в Руане началась паника, и многие люди стали спасаться бегством или, по крайней мере, прятать все свои ценности. Крах власти был полным: братья и сыновья покойного короля отсутствовали, его вассалы и слуги разбежались, а тело Вильгельма оставалось без присмотра до третьего часа службы. Руанские монахи организовали процессию к церкви Св. Гервасия, а архиепископ приказал, чтобы тело перевезли в Кан для погребения в церкви Св. Стефана, основанной Вильгельмом. Однако исполнить этот приказ никто не вызвался. В конце концов, какой-то сельский рыцарь по имени Герлуин, из любви к Богу и чтобы сохранить честь своей страны, нанял за свой счет устроителей похорон, носильщиков и повозку и перевез тело в Руан, откуда на корабле его доставили в Кан.

Однако тело Вильгельма продолжали преследовать злоключения. В Кане его встретила процессия во главе с аббатом Жильбером, но на пути в монастырь в городе вспыхнул пожар, и все, за исключением монахов, бросились его тушить. На похоронах было множество нормандских епископов и аббатов, в том числе и освобожденный из тюрьмы Одон Байеский и оправившийся от болезни Ансельм Бекский. О присутствовавших мирянах сведений у нас нет, однако из сыновей короля присутствовал только Генрих. После заупокойной службы с речью выступил Жильбер, епископ Эвре. Он восхвалял военные успехи Вильгельма, мир и правосудие, царившие при нем, а также его заботу о церкви и о слабых. В заключение он попросил всех молиться, ходатайствуя перед Богом о спасении души покойного, ибо все люди грешны, и если Вильгельм обидел кого-нибудь, епископ просил простить это покойному. Тут из толпы вышел некто Асцелин Фиц-Артур и заявил, что земля, на которой они находятся, принадлежала когда-то его отцу Артуру и что Вильгельм несправедливо отобрал ее, чтобы основать церковь. Затем Асцелин предъявил свои права на землю и запретил захоронение тела в своих владениях. Его поддержали феодалы с соседних земель. Священнослужителям и баронам тут же пришлось собрать 60 солидов, чтобы заплатить Асцелину за могилу, и, кроме того, они пообещали, что он получит столько же за остальную часть земли. Тем временем тело лежало на дрогах — его должны были похоронить в каменном саркофаге, уже поставленном в яму. Когда тело положили в могилу, оказалось, что оно настолько тучное, что не помещается в ней. Стали давить и нанесли телу сильные повреждения, из-за чего церковь наполнилась зловонием, которое нельзя было заглушить даже обильным воскурением ладана. Обряды пришлось поспешно закончить. В свете всего этого неудивительно, что Ордерик Виталий завершает восьмой том своей «Истории церкви» размышлениями о таком жалком конце столь могущественного человека.

Уильям Мальмсберийский начинает четвертый том своей книги следующими словами: «Я знаю, что многие считают глупостью с моей стороны писать о деяниях королей нашего времени и говорят, что в истории о современных событиях говорить правду зачастую рискованно и поэтому здесь в чести ложь, ибо рассказывать о деяниях сих дней допустимо, если они добрые, но опасно, если они злые». Гильом де Пуатье, столкнувшись с той же трудностью, решил просто скрывать или оправдывать недостойные поступки Завоевателя. Однако то, как именно он защищает Вильгельма, достаточно интересно. В Западной Европе после завершения эпохи язычества и до начала Крестовых походов было нелегко придать образ героя-христианина человеку, запятнавшему себя кровью собратьев-христиан. Тем не менее Пуатье, насколько это возможно, показывает, что совершаемое Вильгельмом насилие не противоречило понятию справедливой и даже христианской войны. Говоря о завоевании Англии, он утверждает, что уничтожить тирана-клятвопреступника, которого поддерживала еретическая церковь, было законным, похвальным и богоугодным делом. Норманны, одновременно свирепые и благочестивые, во многом способствовали укреплению в Италии, Испании и Англии тех настроений, которые привели к крестовым походам.

Любой историк предстает перед неразрешимой проблемой, когда обнаруживает эту двойственность, сочетание самых высоких идеалов с самыми низменными мотивами. Обращая внимание лишь на внешнюю сторону, он может показаться наивным, а попытавшись показать этих людей только изнутри, — циничным. Нет ничего проще, как назвать кого-то праведником или негодяем. Однако для того чтобы судить человека, который, нимало не смущаясь, оправдывает свои эгоистичные деяния нравственными принципами, нужен тонкий подход опытного исповедника. Вильгельм, этот растолстевший и запятнанный кровью воин, был, кроме того, по меркам своего века, набожным человеком, который стремился к правосудию. Возможно, именно на этом нам и стоит оставить обсуждение данного вопроса. Когда английские историки пишут о Вильгельме, они сталкиваются с еще большей трудностью, так как даже девятьсот лет спустя страсти вокруг завоевания Англии еще не утихли. Тем не менее следует осознавать, что у историка могут быть предубеждения, к которым нужно относиться терпимо.

Как мы уже видели, один из летописцев того времени посчитал удобным и, возможно, даже подобающим позаимствовать несколько слов из книги Эйнхарда «Жизнь Карла Великого» и с их помощью описать Вильгельма. И хотя оба этих человека едва ли принадлежали, так сказать, одному классу, они поистине прошли одну и ту же школу, а воспользоваться высокопарными строками, которые написал о коронации Карла виконт Брис, в отношении завоевания Англии Вильгельмом будет даже более справедливо: «Это одно из тех немногих событий, о которых, если их рассматривать отдельно от других, можно сказать следующее: если бы они не произошли, мировая история была бы другой». Если бы Нормандское завоевание не произошло в 1066 г., то его бы вообще никогда не было, как, возможно, и бесконечной череды его последствий — и положительных, и отрицательных. Всегда существовала вероятность того, что Англия будет захвачена тем или иным скандинавом. Однако покорить эту державу смог только нормандский герцог и только в 1066 г.