день 62-й, корабельное время 14:15, «Несокрушимый», императорский салон.

Зейнал – матрона клана темных эйджел «Багряные листья»

И вот случилось то, чего попавшая в плен к диким хумансам Зейнал так ждала и боялась. После двух периодов искусственной темноты и шести приемов пищи за ней вдруг пришли воины хумансов. Было видно, что две эти особи мужского пола сделали войну и убийство себе подобных своим основным видом деятельности и немало в этом преуспели, поэтому у Зейнал не возникло никакого желания не то что сопротивляться, а даже просто спорить по поводу исполнения имеющихся у них приказов. Правда, сами воины тоже не проявляли к Зейнал излишней грубости, только окинули ее оценивающими взглядами с ног до головы и, сморщив носы, что-то прорычали, подтвердив эти бессмысленные звуки недвусмысленными движениями стволов своего оружия, повелевающими выйти из камеры. Тогда Зейнал, не верящая в свое долгое существование в плену у диких хумансов, подумала, что, быть может, это последний путь, который она проделывает своими ногами, а дальше ее ждет только смерть.

Но ее ожидания не оправдались. В первую очередь ее отвели в санитарный блок, где снова подвергли тщательной мойке горячей водой с пенящимся средством, а также сушке горячим воздухом. Тогда Зейнал подумала, что эти хумансы, как и светлые эйджел, просто маниакально помешаны на чистоте, являющейся, наверное, их главным божеством. Сами темные вообще не испытывали никакой естественной потребности в мытье и делали это только в том случае, если сильно испачкаются. Естественный запах тела считался у них лучшим из всех возможных ароматов и смывать его темные эйджел считали чуть ли не святотатством. А тут такое случилось второй раз за три светлых периода. Ну разве же это не позор и безобразие?

Отмытую дочиста матрону темных эйджел вывели из санитарного блока, и в том натуральном виде, в каком она и была, повели дальше по бесконечным коридорам огромного корабля, после чего привели в большое помещение. В этом помещении под светом слепяще ярких ламп (глаза темных эйджел привычны к багровому полумраку) Зейнал предстала перед множеством хумансов, большинство из которых было молодящимися пожилыми самцами, из которых, как это и положено для этой расы, и состояло местное начальство. Тут же, сложив на груди руки, присутствовала и голограмма противного искина Кандида, который счел, что темные эйджел недостойны того богатства, которым он владеет, и отдал его хумансам. Противный, противный, тридцать три раза противный искин Кандид.

Но, к удивлению темной эйджел, сразу было понятно, что самыми главными тут были не многочисленные старики, а довольно молодой мужчина в мундире воина и совсем юная девушка, которые вместе сидели на странном двойном стуле. Отличить гражданскую одежду от воинского мундира Зейнал всяко могла, как и разглядеть ауру Власти, зависшую над головой мужчины. Аура была молодой, образовавшейся совсем недавно, но чрезвычайно мощной, и Зейнал, вопреки ее первоначальным намерениям, захотелось опуститься на колени и произнести ритуальные слова унижения, которые произносит матрона побежденного клана перед лицом клана-победителя, в ожидании того момента, когда всем выжившим побежденным будет вынесен окончательный приговор, обжаловать который бывает практически невозможно. Но еще не было случая, чтобы эйждел произносили формулу унижения перед хумансами. Нет и не было в их истории позора большего, чем тот, который сейчас предстояло перенести Зейнал. Некоторое время матрона клана «Багряных листьев» боролась сама с собой, потом ноги ее подогнулись и она неловко дрюпнулась на колени.

– Могущественнейшие, – против своей воли произнесла Зейнал, склонив голову, – вы победили, и теперь жизнь и смерть всех нас находятся в ваших руках. Наш клан уничтожен и лишен дома, и теперь мы покинутые сироты, которые больше никому не нужны. Поэтому мы – ваши пленники, и вы вправе делать с нами все, что захотите.

Она не была уверена, что будет правильно понята или даже понята вообще, ведь искин Кандид показал ей только знание Языка Торговли, но все равно произносила слова, которые от нее требовал древний ритуал, вбитый в генетику эйджел на уровне инстинкта. Однако, к ее удивлению, Кандиду, а через него и хумансам, оказался знаком и Язык Войны.

Предводитель хумансов поднялся со своего места и искин Кандид перевел его ответ на униженную речь Зейнал.

– Встань с колен, – первым делом произнес он, – и скажи нам прямо и честно, что, по твоему мнению, мы должны сделать с тобой и с членами твоего клана?

– Если хочешь нам добра, о Могущественнейший, – просто ответила Зейнал, – тогда просто убей нас всех и избавь таким образом от позора и страданий.

– Убить легко, – ответил молодой предводитель хумансов, – но из убийства, если оно совершено не в огне боя и не в ходе самозащиты, не произрастет ничего, кроме другого убийства. Да и слишком просто все это. Мы сделаем лучше. Вы будете жить…

– Жить рабынями в вашей власти, – с горечью произнесла матрона клана «Багряных листьев», – жалкими игрушками ваших прихотей, вечным напоминанием о вашей победе и нашем унижении.

– У нас не бывает рабов, – отрезал молодой предводитель хумансов, – только пеоны, выполняющие тяжелые и грязные работы, но и они не могут быть игрушками для прихотей или предметом для унижений. К тому же пеоны из вас, темных эйджел, честно сказать, просто никудышные, а нам надо, чтобы вы функционировали с полной отдачей.

– Тогда, – честно ответила Зейнал, поднимаясь с колен, – ты должен принять нас в свой клан и взять с нас все надлежащие случаю клятвы. Мы, темные эйджел, всегда чтим силу принесенных клятв, несмотря на время, место и прочие обстоятельства.

– Что есть, то есть, – буркнул Кандид, – сволочи они, конечно, первостатейные, но клятвы свои исполняют исправно.

Произнес он эту фразу по-русски без перевода, и для Зейнал она прозвучала как раскатистый рык дикого зверя, но то, какой взгляд бросил предводитель хумансов сперва на своего главного советника, а потом на нее, Зейнал поняла, что умирать сегодня ей явно не придется.

– Клянись, – сурово произнес предводитель хумансов, – что ты и члены твоего клана никогда не причинят вред Империи, ее гражданам и пеонам, а также что ты не будешь допускать, чтобы вред оказался причинен в результате вашего бездействия.

– Клянусь, – решительно выдохнула Зейнал, решившая, что в таких условиях клятвы нет ничего невозможного. Но это было еще не все.

– Клянись, – произнес предводитель хумансов, – что с этого момента для тебя и членов твоего клана больше не будет ни светлых и темных эйджел, ни хумансов, ни даже горхов и сибхов, и что ты и твои люди будете относиться ко всем ровно и одинаково, в соответствии с их личным статусом и заслугами перед Империей.

– Клянусь, – уже не так уверенно произнесла Зейнал, ибо вторая часть клятвы лишала ее так нежно лелеемого чувства расового превосходства.

Но отказ от того, что и так уже было опровергнуто, по факту был все же лучше перспективы полного уничтожения ее клана. Пусть они будут не уникально великолепными, а одними из многих, но зато живыми, а не полностью уничтоженными. Она боялась этого уничтожения больше всего на свете, как будто всего несколько минут назад, потеряв опору в жизни, Зейнал сама не предложила предводителю хумансов полностью уничтожить ее клан, чтобы избавить его членов от мук. Все перевесила возможность обрести новый дом и новую семью. «Какая разница, что это будет семья хумансов, – убеждала себя бывшая матрона бывшего клана «Багряных листьев», – ведь эти хумансы ведут себя вполне цивилизованным образом, и к тому же обладают чудовищной мощью, какую не имеет ни один клан темных или светлых эйджел…»