Корабль. Он должен был находиться на корабле. Да, но под его щекой ощущалось что-то не то — не мягкая подушка корабельной койки, а твердое дерево. И запах, запах тоже был не тот. Пахло…

Он подскочил, когда вернувшаяся память принесла с собой боль, по сравнению с которой пульсация в голове была ничем. Кружившая вокруг тьма, наполненная разноцветными вспышками, вызвала возмущение в его желудке. Он закрыл глаза и тяжело вздохнул, пытаясь собрать воедино разрозненные, но ужасные мысли, пронзавшие его мозг, будто вертел — баранью тушку.

Клэр! Потеряна. Утонула. Мертва.

Он наклонился, и его вырвало. Он заходился в кашле и тошноте, извергая блевотину, словно его тело хотело вместе с рвотной массой избавиться и от этой мысли. Но это не помогло: когда он, опустошенный и обессиленный, прислонился к переборке, горе осталось с ним. От него перехватывало дыхание, кулаки отчаянно сжимались.

Послышался звук открывающейся двери, яркий свет больно резанул по глазам. Джейми заморгал и, не в силах смотреть на фонарь, прикрыл глаза.

— Мистер Фрэзер, — прозвучал мягкий, сдержанный, хорошо поставленный голос. — Я… я весьма сожалею. Хочу, чтобы вы это знали.

Как в тумане он видел из-под опущенных век лицо молодого Леонарда, человека, виновного в гибели Клэр. Его взгляд выражал сожаление. Сожаление! Он сожалел о том, что убил ее!

Нахлынувшая ярость заставила его забыть о слабости и бросила вперед по уходящей из-под ног палубе. От полученного удара Леонард с криком отлетел в проход и с громким стуком приложился затылком к доскам. Послышались испуганные восклицания, в руках устремившихся к нему людей заплясали фонари, но это не имело значения.

Одним мощным ударом он сокрушил Леонарду челюсть, другим расквасил нос. Слабость ничего не значила, он мог истратить до конца остаток сил и с радостью встретить здесь смерть, лишь бы только избить, изувечить недруга, ощутить под своими кулаками хруст его костей и липкое тепло его крови. Благословенный Михаил, позволь сначала отомстить за нее!

Чьи-то руки вцепились в него, удерживая и оттаскивая, но это тоже ничего не значило. Он отстраненно подумал, что они, наверное, сейчас его убьют, но и это не имело никакого значения. Упавшее тело несколько раз судорожно дернулось и затихло.

Затем на него обрушился удар, и Джейми провалился в забытье.

Его разбудило легкое прикосновение пальцев к лицу. Джейми сонно потянулся, чтобы взять ее за руку, и его ладонь коснулась…

— А-а-а-а!

Он мгновенно вскочил на ноги и схватился за лицо. Огромный волосатый паук, почти так же напуганный, как и он сам, припустил в кусты.

Позади него послышалось громкое хихиканье. С сердцем, бьющимся, как барабан, Джейми резко развернулся и увидел шестерых детишек, рассевшихся по ветвям большого дерева и таращившихся на него, демонстрируя в ухмылке потемневшие от табачной жвачки зубы.

Чувствуя головокружение и слабость в коленях — последствия испуга, — Джейми изобразил некое подобие поклона.

— Mesdemoiselles, messieurs, — прохрипел он, едва ли отдавая себе отчет в том, что именно побудило его заговорить по-французски.

Может быть, они тарахтели рядом, пока он спал, и их речь отложилась в его подсознании?

И действительно, они ответили тоже по-французски, однако с сильным и своеобразным креольским акцентом, какого он никогда раньше не слышал.

— Vous кtes matelot?[16]— спросил самый рослый мальчик, с интересом глядя на него.

— Non, — ответил Джейми, с трудом ворочая языком. — Je suis guerrier[17].

Во рту у него пересохло, голова трещала, и мелькавшие в ней обрывки мыслей и воспоминаний никак не могли объединиться во сколь бы то ни было цельную картину.

— Солдат! — крикнул кто-то из детишек, с темными и круглыми, словно ягоды терновника, глазенками. — А где твоя шпага и pistola?

— Не будь дурачком, — рассмеялась девочка постарше. — Как бы он мог плыть, держа pistola? Вместе с ним бы на дно пошел. А ты ничего не смыслишь, потому что у тебя вместо головы гуайява.

— Не смей обзываться! — закричал мальчик, мордашка которого исказилась от гнева.

— Дерьмовая рожа!

— Лягушачьи потроха!

— Башка с какашками!

Детишки гонялись друг за другом по веткам с ловкостью обезьянок, и шум поднимали примерно такой же. Джейми потер рукой лицо, пытаясь заставить себя думать. Он поймал взгляд старшей девочки и поманил ее:

— Мадемуазель!

Немного помедлив, она сорвалась с ветки, как созревший фрукт, подняв по приземлении облачко пыли. Девочка была босой, одежду ее составляли лишь муслиновая рубашонка да цветная косынка на черных кудряшках.

— Monsieur?

— Вы выглядите сведущей особой, мадемуазель, — сказал Джейми. — Скажите пожалуйста, как называется это место?

— Кап-Аитьен, — бойко ответила девочка, глядя на него с нескрываемым любопытством. — Какой чудной у вас говор!

— Я умираю от жажды. Есть тут поблизости вода?

Значит, Кап-Аитьен. Выходит, он оказался на острове Эспаньола. Его сознание медленно возвращалось в рабочее состояние: появилось смутное воспоминание об изматывающих попытках удержаться на бушующих, пенящихся волнах и о дожде, лившемся сверху таким потоком, что было уже все равно, над или под поверхностью воды находится его голова. А что еще?

— Сюда, сюда!

Маленькая девочка потянула его за руку, увлекая за собой к источнику.

Он опустился на колени у ручейка, плеснул воды себе на голову и в лицо и, зачерпывая полные пригоршни, стал пить жадными глотками, в то время как дети носились по скалам, швыряясь друг в друга глиной.

Теперь Джейми вспомнил краснорожего моряка, удивленное лицо Леонарда и глубокое удовлетворение от сокрушительной силы своего кулака.

И Клэр. Неожиданно память вернулась, а вместе с ней сумятица чувств: ужас утраты, сменившийся радостным облегчением. Что же случилось? Он остановился, напрягая память и не слыша вопросов цеплявшихся к нему детей.

— Вы дезертир? — снова спросил один из мальчишек. — А в бою были?

Взгляд мальчишки с любопытством задержался на его руках: сбитые костяшки распухли и болели, а судя по ощущениям в четвертом пальце, он снова был сломан.

— Да, — рассеянно ответил Джейми, ибо сознание его было занято другим.

Все возвращалось: тьма, удушливая теснота брига и ужасное пробуждение с мыслью о том, что Клэр мертва. Он прижимался к голым доскам, раздавленный горем до такой степени, что не замечал ни сильной качки, ни оглушительного завывания ветра в снастях, доносившегося даже до его темницы.