– И почему это должно меня волновать?

– Потому что… – начала девушка и осеклась.

В ее душе распахнулась бездна, в которую она еще не заглядывала. Несколько мгновений Джадсон сидел на диване неподвижно как труп, но вдруг ожил.

– Да! – воскликнул он, вскакивая на ноги. – Вы правы! Все из-за вас. Все это именно из-за вас! Как я могу оставить вас с ним наедине? Вы должны мне верить! Я говорю вам, этот человек безумен! – Внезапно он закричал изменившимся и каким-то звенящим голосом: – Богом клянусь, я боюсь, что он вас убьет! И как я буду с этим жить?

После всей излитой на Энид педантичности доктора этот взрыв страсти потряс ее до глубины души. Впервые в ее неумолимом голосе что-то надломилось и дрогнуло, но она смогла лишь произнести:

– Если вы заботитесь обо мне, то должны оставить его в покое.

После этого к доктору внезапно вернулось его отстраненное оцепенение, и он ответил голосом, который доносился как будто откуда-то издалека:

– Вы забываете о том, что я врач. Мой долг перед обществом…

– Зато теперь я знаю, что вы подлец и мерзавец, – прервала доктора Энид. – На таких, как вы, всегда лежит долг перед обществом.

В воцарившейся тишине они оба вдруг услышали звуки, которые, возможно, только и могли вывести их из этого состояния безгласного противостояния и которые мгновенно и недвусмысленно сообщили Энид о том, кто вернулся домой.

Легкие, размашистые, небрежные шаги раздались в глубине коридора, сопровождаемые какой-то негромкой песенкой, свидетельствующей о благодушном настроении только что плотно пообедавшего человека. В следующее мгновение перед ними предстал Уолтер Уиндраш, торжественный и величественный в нарядном смокинге. Он был высоким и красивым пожилым джентльменом, в присутствии которого угрюмая фигура доктора показалась не просто коренастой, но почти приземистой. Но когда художник осмотрел мастерскую и увидел открытые окна, веселость сползла с его лица.

– Я только что прогулялся по вашему саду, – тихо заговорил доктор.

– В таком случае я любезно прошу вас покинуть мой дом, – ответил художник. Он побледнел от гнева или какой-то другой эмоции, но его голос звучал отчетливо и твердо. После паузы Уиндраш добавил: – Я вынужден попросить вас прекратить любое общение со мной и моей семьей.

Джадсон вздрогнул и шагнул вперед с неистовством, которое тут же обуздал. Но то, что он произнес, вырвалось у него как будто помимо его воли:

– Вы говорите, что я должен уйти из этого дома. Я говорю, что это вы уйдете из него! – Затем, словно сквозь зубы, он добавил с непостижимой интеллектуальной жестокостью: – Я добьюсь того, чтобы вас признали умалишенным.

Он яростно выбежал из комнаты и ринулся к входной двери, а Уиндраш обернулся к дочери. Она смотрела на него широко открытыми глазами, но ее кожа обрела такой оттенок, что на долю секунды ему показалось, будто она умерла.

Энид мало что помнила из того, что происходило в последующие двое суток, на протяжении которых угроза была осуществлена со всеми ее ужасными последствиями. Однако она помнила, как в какой-то момент ночи или утра, которое, собственно, представляло собой лишь продолжение бесконечной бессонной ночи, она стояла на пороге и безумным взглядом окидывала улицу, словно ожидая, что соседи спасут ее из охваченного пожаром дома. И постепенно ее сковала леденящая душу уверенность: в такой беде на соседей можно не рассчитывать, а молить о пощаде машину современной тирании тоже бесполезно.

Она увидела полисмена, стоявшего возле фонарного столба напротив соседнего дома. Девушка хотела позвать его так, как если бы она нуждалась в спасении от грабителя, но тут же поняла, что с таким же успехом может обратиться за помощью к столбу. Если два врача решили присягнуть, что Уолтер Уиндраш безумен, то на их стороне был весь современный мир, включая полицию. Если они решили присягнуть, что дело не терпит отлагательств, то Уиндраша могли забрать сразу, на глазах у любого полисмена. И все указывало на то, что его заберут сразу.

Тем не менее в полисмене, который стоял именно в этом месте, где раньше никогда не было полиции, угадывалось нечто такое, что приковывало к себе взгляд. И тут из своего дома с легким чемоданчиком в руке вышел их сосед, мистер Уилмот.

Внезапно Энид захотелось с ним посоветоваться. Возможно, она была готова советоваться с кем угодно. Но он всегда казался человеком, располагающим самой разнообразной информацией, включая научную. Поэтому, повинуясь неожиданному порыву, девушка, перебежав через дорогу, попросила его уделить ей несколько минут. Ей показалось, будто мистер Уилмот немного торопится, что было на него совсем не похоже, но он вежливо поклонился и провел ее в свою гостиную.

Как только она очутилась в этой комнате, ее охватило совершенно необъяснимое смущение. Она чувствовала непривычное, иррациональное нежелание разоблачать кого-то или что-то.

Кроме того, в знакомой фигуре мистера Уилмота и в его лице появилось нечто новое. Он был в роговых очках, сквозь которые его взгляд казался более проницательным, чем прежде. В том же костюме он выглядел аккуратнее, и все его движения казались более энергичными. На его щеках по-прежнему развевались похожие на бакенбарды пряди волос, однако выражение лица соседа настолько изменилось, что можно было предположить, будто эти пряди являются частью парика.

Окончательно растерявшись из-за новых охвативших ее сомнений, Энид решила изложить свою проблему более отстраненно и спросила, не может ли он дать совет ее подруге, которой поставили диагноз дуодиапсихоз. Не может ли он сказать ей, существует ли такая болезнь, ведь, насколько ей известно, он хорошо осведомлен в подобных вопросах?

Мистер Уилмот согласился с тем, что кое-что знает об этом. Однако он продолжал торопиться, любезно, но весьма убедительно торопиться. Он, сняв с полки справочник, быстро перелистал страницы. Нет, он сомневался в том, что такое заболевание существует.

– Мне кажется, – произнес Уилмот, серьезно глядя на нее сквозь стекла очков, – ваша подруга могла стать жертвой мошенника.

Услышав подтверждение своих подозрений, Энид направилась домой, и он с готовностью поспешил вслед за ней на улицу. Полисмен отдал ему честь. В этом не было ничего особенного. Полицейские отдавали честь ее отцу и остальным жителям их предместья. Но ей показались странными слова, с которыми он, перед тем как уехать, обратился к полисмену:

– Я хотел бы еще кое-что уточнить. Если я не телеграфирую, пусть все идет по плану.

Когда Энид вернулась домой, она поняла, что тут происходит нечто похуже самой смерти. У двери стоял черный наемный кэб, заставивший ее подумать о похоронах чуть ли не с завистью. Если бы она знала, кто уже сидит в этом кэбе, то остановилась бы и закатила скандал прямо на улице. Но девушка этого не знала, потому прямиком вбежала в дом, где обнаружила двух мрачных, одетых в черное врачей, которые сидели у полукруглого окна. На столе перед ними лежали юридические документы, ручка и чернила.