Так было всегда. И так было сейчас. Они перешли от своей новой, только что написанной песни прямо к «Девушкам Голуэя», а от нее — к «Гусям на болоте». А потом, чтобы сыграть на что-то более сентиментальное и нежное, — к «Часовне в Маудбане».

— Я написала новую песню, — сказала Мариса, когда они остановились, чтобы передохнуть.

— Правда?

— Ага. Называется «Гонимые штормом».

— Автобиографическая? — спросила Сэм, хитро улыбаясь.

— Чуть-чуть, — ответила Мариса, вновь глянув в открытую дверь и ища глазами Патрика. — Она очень простая — в тональности соль.

— Ого! — воскликнула Сэм, прослушав первые несколько тактов. — Прелесть! Мне нравится это ми-минор.

— Сердечные струны, да? — спросила Мариса.

— О да.

Помощь другим — в этом заключалась вся жизнь Марисы и Сэм, не меньше, чем в музыке. «Сердечные струны», — сказала Сэм, и Мариса знала, что именно они имеют значение. Они главные. Играя вместе с сестрой, Мариса смотрела в открытую дверь на паром, идущий через пролив. Она сосредоточилась на ритме, стараясь играть в такт с Сэм, но в то же время искала глазами высокого рыжеволосого ирландца, который свел их снова вместе, дотронулся до сердечных струн Марисы и вдохновил ее на песню.

Адвоката звали Линдси Грант Уиншип. Она была партнером в адвокатской конторе «Хартфорд», офис которой располагался на Конститьюшн-Плаза. Высокие окна ее кабинета выходила на старое здание Капитолия, выстроенного из красного кирпича и увенчанного золотым куполом — аскетическое напоминание колониального прошлого штата Коннектикут. Лили сидела перед ее столом вместе с Лайамом, и ее сердце колотилось так, будто она только что пробежала длинную дистанцию. Хотя на самом деле она лишь собиралась ее начать.

Линдси было около пятидесяти лет. Она была высокой, худощавой, с каштановыми волосами. Встретила она их тепло и дружелюбно, с первых минут внушая им чувство спокойствия и понимания. Ее манера общаться чем-то напоминала материнскую заботу, хотя ее карие глаза изучали любопытство и энтузиазм юной девушки. Кабинет был наполнен красками — картинами ее дочери, представлявшими собой замечательные абстрактные портреты и пейзажи с золотыми осенними листьями. Здесь же висели и фотографии ее дочери — от детства до института, лежали раковины и камешки, найденные на всевозможных пляжах, которые за всю свою жизнь посетила Линдси вместе с семьей.

Она слушала внимательно, заполняя желтый блокнот пометками, по мере того как Лили рассказывала историю своего брака, побега, рождения Роуз и последних лет жизни по сегодняшний день.

— Он принес предписание суда лично, не отправив его через судебного курьера. С его стороны это очень агрессивный шаг, — сказала Линдси, когда Лили закончила свой рассказ.

— Эдвард всегда отличался агрессивностью. Хотя он ни разу меня не ударил… — ответила Лили.

— Такие изощренные типы никогда не бьют своих жен, — сказала Линдси. — Они используют угрозы, чтобы постепенно внушить страх, что и сделал Эдвард, рассказав вам о Джуди. Он убедился, что вы полностью осознали будущие последствия… что, если вы переступите черту, он запросто может вас избить, в точности как Джуди. Это один из способов, которым он пытался вами управлять.

— И чего мне теперь ожидать?

— Он попытается использовать суд по семейным делам, чтобы напасть на вас. Мужчины, подобные ему, используют тяжбы об опеке над ребенком, чтобы уничтожить своих жен, одновременно сохраняя с ними контакт. Лили, мне очень жаль… но многие женщины во время подобных процессов испытывают на себе самое жестокое давление.

— Но разве судья не разберется сразу, что он собой представляет? — спросил Лайам.

На лице Линдси появилась выражение сомнения.

— Он будет играть роль человека, обвиненного несправедливо. Он не только не признает своего поведения, но еще и будет его отрицать. Он будет выставлять напоказ свои добрые дела в качестве участника во всевозможных общественных организациях, будет представлять себя добросердечным и неравнодушным к другим человеком. В точности так, как он поступал с Лили, когда был на ней женат.

— Я так долго не подозревала о настоящей его сущности, — сокрушалась Лили. — Я совершенно запуталась и не могла понять, что он на самом деле собой представляет. Он говорил мне одно, а поступал совершенно по-другому. Он говорил мне, что любит меня, но вел себя так, будто ненавидит меня. У меня ушло больше двух лет, чтобы понять, что мне нужно обращать внимание на то, что он делает, а не на то, что он говорит.

Линдси кивнула:

— Эдвард — это как пример из учебника. Ему свойственно управлять, манипулировать людьми, он чувствует, что имеет на это абсолютное право, и одновременно совершенно не уважает других людей. Он действительно верил, что владел вами, Лили. Выйдя за него замуж, вы стали его собственностью. Его бешенство из-за вашего побега и из-за того, что вы поняли, кто он есть на самом деле, будет теперь толкать его на новые действия.

— Толкать на новые действия? — повторила Лили.

— Любую попытку с вашей стороны отстоять свои права он будет воспринимать как акт агрессии против него. А склонность Эдварда считать вас своей личной собственностью будет, без сомнения, распространяться и на Роуз, — предупредила Линдси. — А как он отреагировал, когда вы ему впервые сказали, что беременны?

— Когда я ему это сообщила, — ответила Лили, — он швырнул в дверь настольную лампу. Ногой пробил дыру в стене. Я никогда еще не видела его таким разъяренным. Тогда он мне сказал: «А моим мнением по этому вопросу никто не интересуется?» Его глаза стали совершенно пустыми, какими они становились, когда он выходил из себя.

— Лили! — мягко проговорил Лайам, беря ее за руку.

— Именно тогда вы решили уйти от него? — заключила Линдси.

— Почти… — ответила она и запнулась, не желая вспоминать.

— Лили, что произошло?

Лили закрыла глаза.

— После того как его гнев прошел, он обнял меня, стал укачивать, как ребенка, и сказал, что теперь все будет по-другому. Я подумала: «Может, это станет поворотным пунктом? Может, он наконец поймет меня?» Он еще сказал мне, что мы поедем на пикник. Будто он давно этого хотел.

Она открыла глаза и посмотрела на Линдси, которая быстро делала заметки в своем блокноте.

— Мы сели в машину, поехали покататься. Хотя была уже поздняя осень и почти все листья с деревьев опали, в тот день стояла прекрасная солнечная погода. Он включил музыку и взял меня за руку. Я чувствовала себя, будто заново родилась, — мне просто очень хотелось верить, что у нас все наладится. Я думала, что, может быть, ребенок изменит нашу жизнь к лучшему.

Линдси кивнула.

— Мы ехали на север в Массачусетс. Эдвард родился в Спрингфилде и всегда говорил, что, когда возвращается в родной штат, чувствует себя самым счастливым человеком на свете и будто молодеет. Несмотря на его плохое детство, там жили его любимый учитель и его тетки. Я еще подумала, что мы едем в гости к его семье.