нахмурил брови Скачков, – и прими у меня машину. Я ведь знаю, у тебя права есть. Так ты, сука хитрая, думал, тебе здесь УАЗ водить дадут, командира полка возить, к примеру. Чего заткнулся? Вот и таскай свой ПКМ. На БМПто кишка тонка? Приезжаете воевать, а сами сразу место потеплее себе ищете.

– Не ссорьтесь, пацаны, – снял чайник с костра Чистяков. – И так понятно, что на место механика никто не согласится. Механик БМП – это смерть на боевых либо от обслуживания машины, либо от фугаса на дороге, либо от кулака ротного.

– Вот и я о том же, – сказал с гордостью Скачков, но уже без злости в голосе, а с изрядной усталостью и полным смирением. – Там в блиндаже, у ротного, Макеев что-то о марше говорил. Куда переезжаем?

– Да тут по району, – ответил Чистяков, протягивая механику кружку горячего чаю, – село Орехово. Через два дня туда рванём. А потом не знаю, вроде связисты сплетничают, что на Курчалой, а где это, я понятия не имею.

Макеева привезли под утро. Лейтенант спал до полудня и когда всё же проснулся, солнце уже было в зените. Умывшись ледяной водой из фляги, он потянулся, помотал головой и направился к машине Скачкова. Подняв «ребристый», осмотрел двигатель, потом завёл машину и включил вторую передачу, наблюдая за показаниями датчиков. Саня проснулся в башне машины от шума двигателя, не совсем понимая, где находится и что с ним происходит. Разогнав остатки сна, боец неуклюже пополз на место стрелка, пристроившись за спиной офицера. Взводный, немного прокатившись, заглушил двигатель и вылез на броню.

– Долго спишь, – сказал, прищурившись, взводный, – контракт подмахнёшь не глядя?

– Не имею никакого желания, – вылез вслед за офицером Саня. – И вообще, сколько можно мусолить эту тему?

– Сколько нужно, – спрыгнул на землю Макеев. – Денег заработаешь, дурак!

– Всех денег не заработать! И контрактников-то вон теперь сколько.

– А толку, Саша? Нет среди них механиков, одни ворошиловские стрелки.

– Товарищ старший лейтенант, моя позиция не изменится.

– Тогда сделай так, Скачков, чтобы я тебя как можно реже наблюдал, – грубо сказал Макеев и удалился в блиндаж.

Колонна роты построилась у импровизированного шлагбаума. Мне махнул рукой Лозовой. Улыбнулся чумазым лицом, показывая пальцем на трубу гранатомёта. Как и кто успел перевести его из механиков в гранатомётчики? Ходит слух, что он стянул радиаторы с чужой машины в рембате. Это он может, для роты ведь старался, не для себя. Истомин запрыгнул ко мне на броню. Пристроился рядом с капитаном. Ротный сидел на крутящемся офисном стуле, который поставил подле пушки машины. Так и ехал всю дорогу, наслаждаясь круговым обзором. Добравшись до Орехово, мы не нашли ни одного целого дома. С какой целью нас сюда загнали – не ясно. Сюда и на постой никто не придёт, где тут отдыхать боевикам? Всё же окопались. Причём позиции выбрали довольно странные – в низине, среди мелколесья.

Простояв в Орехово сутки, мы снова получили приказ. На этот раз более интересный и интригующий. Мы всей своей громадиной, а не двумя батальонами должны передислоцироваться в Курчалоевский район – с юго-востока на запад. О названии села Ахкинчу-Борзой мы услышали впервые. Девяносто километров дались тяжело. Форсирование неглубоких рек, марш на трассе, потом по сопкам и грунтовым дорогам. Песок, пыль, брызги грязи – всё это летело в глаза механикам. Мне это надоело, и я вёл машину по-боевому, с задраенным люком механика-водителя. Две машины артдивизиона отстали, свернув не туда. Потом нашлись. Регулировщики на поворотах с флажками здорово помогали в таких случаях. Над колонной на низкой высоте постоянно кружили два «крокодила», наводя панику и ужас на чеченские сёла, которые попадались по пути. Закипели две БМП в колонне восьмой роты. Их подхватил на буксир танк. Никогда не думал, что у армейского ГАЗ-66 такая хорошая проходимость. Там, где мне приходилось вставать на цыпочки, чтобы дотянуться до педалей, преодолевая крутой подъём на сопку, ГАЗ-66 проходил легко и уверенно. Снег растаял довольно быстро, поэтому дороги снова раскисли. Пехота во время таких подъёмов шла пешком.

Курчалой оказался огромным селом и районным центром. Мы неуклюже вползли в населённый пункт огромной пыльной змеёй. Чеченские девушки изредка улыбались нам, естественно, украдкой, стоя за калиткой, вглядываясь в наши лица. Старики сидели на лавках рядом со своими домами, как сторожевые псы. По выражениям их морщинистых лиц нам было непонятно, какие эмоции преобладают. Страх, ненависть или безразличие? На выезде из села колонна встала, чтобы подтянуться. В радиоэфире шли стандартные доклады всех подразделений. Мы глазели по сторонам, отмечая живописность этих мест. Один из стариков-чеченцев сказал нам, что эти места считаются заповедником и село, к которому идёт наша колонна, в переводе звучит как «раскопанный курган». Девушки-чеченки здесь белокурые, юноши попадаются рыжие, на равнине такого мы не встречали. Бойцы меняют свои чётки на лаваш и яйцо, вроде всё вполне дружелюбно.

Возвышенность, которую мы заняли, имела отметку в девятьсот метров. Груша, яблоня, дуб, тополь – всё покрылось зелёной листвой. Птицы щебечут так не по-военному, что голова кружится. За время, проведённое в Грозном, мы привыкли к совсем другим звукам.

Машина Скачкова шла позади меня. Я изредка оборачивался в его сторону на подъёмах. Нужно было держать дистанцию. Если двигатель глох на восхождении, то машина скользила по глине обратно вниз, и педаль тормоза жать бесполезно. Когда мне всё же удалось добраться до места будущей дислокации роты, я снова обернулся назад. На моё удивление, за мной на сопку вынырнула морда машины Вити Любимова. Я заглушил двигатель и спрыгнул с брони на землю. Когда все машины роты прошли мимо меня, я понял, Скачкову опять не повезло. Между позициями штаба батальона и позициями нашей роты двигатель машины Скачкова поймал клин. Его оттащили на обочину накатанной дороги. Парень открыл «ребристый» и пытался выбить передачу кувалдой. Ротный ругался матом на весь заповедник. Он запретил бойцу покидать БМП до полного восстановления работоспособности движка. И Скачков, и ротный, и вся рота, и даже птицы и звери вокруг понимали, что это невозможно. Таким образом дембель в очередной раз ускользнул от Сани.

Я спустился к нему вечером, когда мы закончили рытьё блиндажей и более-менее обжились. Парень сидел у костра рядом с машиной. Выглядел он именно так, как и должен выглядеть человек, находящийся между молотом и наковальней. Так пролетела первая неделя. Все прекрасно понимали, что таким образом может пройти и целый год, но ротный стоял на своём, а Саня просто спал и ел, как и положено дембелю. Позже боец обзавёлся гитарой, и мы негромко пели песни известных рок-групп, разгоняя тоску. К бойцу намертво прилипла кличка Дембель Золотой, и многие парни откровенно рисковали здоровьем, дразня Скачкова. Теперь все срочники в полку были младше, и это непроизвольно вызывало улыбку на его лице.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Ахкинчу-Борзой

Дни в сопровождении пения птиц и шелеста зелёной листвы, тёплые лучи солнца и звёздное небо Кавказа лучше любого психолога снимали пороховой нагар с искалеченных душ солдат и офицеров. Усыпляя нашу бдительность, природа мстила за бесконечные войны человеку его же руками. Лесные братья подкрадывались к постам и «секретам» на вытянутую руку. Воровали по ночам бойцов и обстреливали с «зелёнки» передний край обороны. Потому мы каждую ночь продолжали палить на звук, хруст, шелест из всего, что имели под рукой. Били, не жалея патронов, а поутру оглядывали места, куда впивались наши свинцовые пули. Когда находили пятна крови, приходилось расширять радиус поиска метров на двести. Но с появлением зелени появился риск зацепить свои же растяжки. Война спрятала от нас уродливое лицо, но не закончилась ни на миг. Вся эта красота вокруг скрывала в себе многочисленные ловушки и засады. Боевики удивляли своей изощрённостью и изобретательностью. Чего стоили противопехотные мины, установленные на деревьях. В конце марта под ЖаниВедено им удалось разбить колонну ОМОНа, усиленную срочниками комендантской роты. Итог: много погибших и пленных с нашей стороны. К месту боя прибыли