Переговоры с апучинскими партизанами об уничтожении Гродсковской группы войск, нападение на отряд генерала Малакена, прекращение посылки продовольствия в Гродсково и обречение верных мне войск на голод — все это было предпринято с единственной целью — заставить меня уйти с политической арены, дабы братья Меркуловы могли строить мирную жизнь Приморского буфера в наивной надежде, что красная Москва будет спокойно взирать на это.

Полная безнадежность положения. Задержка продовольствия и голод. Совещание начальников частей. Неудачи Унгерна. Мое решение. Отъезд из Приморья. Неопределенность дальнейших моих планов, Гензан. Сеул. Обед у генерала Ооба. Япония. Сердечное отношение ко мне японских офицеров. Возобновление партизанского движения в Приморье. Хабаровский поход. Воевода Дитерихс и его «Земская ратъ" Эвакуация Приморья. Подготовка эвакуации Гродековской группы на Сахалин. Областишки. Отход частей армии в Корею и Шанхай. Увлечение партийностью. Роль ее в государственном аппарате.

При создавшейся обстановке полной безнадежности положения я не имел возможности предпринять что-либо существенное для дела дальнейшем борьбы с большевиками. К тому же Меркуловы, прозевавшие мою высадку с «Кио-до-Мару» и приезд в Гродсково, решили принять все меры к тому, чтобы выжить меня оттуда. Продовольствие, закупленное мною на последние средства, было задержано в Харбине и могло быть пропущено в Гродеково только после моего отъезда оттуда. В Японии в то время пришли к власти сторонники мирного сотрудничества с советами, и, конечно, они не могли поддерживать меня, поскольку я являлся выразителем идеи продолжения вооруженной борьбы с красными. Экспедиция в Сибирь закончилась, хотя в Приморье еще оставались японские войска, поддерживающие порядок на железной дороге. На Гродсково был сделан сильный нажим в том направлении, чтобы заставить войска признать власть правительства и подчиниться ему, отказавшись от подчинения мне. Настал голод, в буквальном смысле этого слова, который продолжался две недели. Смягчить положение недоседающих войсковых частей и беженцев я мог только тем, что сам начал питаться из общего котла болтушкой из серой муки с кукурузой. Но эта мера давала, может быть, некоторое моральное удовлетворение, но реальной пользы ни делу, пи людом не приносила. Видя, что при создавшихся условиях я не могу побороть Меркуловых и примкнувших к ним противников вооруженной борьбы с красными и что положение становится совершенно невозможным, я решил собрать начальников всех частей, входивших в состав Гродсковском группы войск, с тем чтобы обсудить положение и найти приемлемый выход из него. В середине июля месяца такое совещание было созвано, и на нем собрались все начальники верных мне частей из района Гродскова и Никольска-Уссурийского. Я изложил фактическую обстановку и предложил высказаться всем присутствовавшим. Самым младшим из командиров был начальник моего личного конвоя полковник Буйвид, которому и предоставлено было первому высказать свой взгляд и настроения вверенной ему части. Затем последовательно высказались по старшинству все прочие командиры. Мнение почти всех начальников частей сходилось на том, что политика правительства, раздольнинские события и недоедание последнего времени ослабили в людях бодрость и стремление к продолжению борьбы. Все хотят отдыха прежде всего, и потому надежность частей должна быть взята под сомнение. Предположенный мною поход на запад через Маньчжурию в Халху, по предстоящим трудностям его, совершенно не давал шансов на благополучный исход, так как неразумно было вести всю эту массу плохо одетых и почти невооруженных людей: первое же сопротивление китайцев на нашем пути привело бы к сдаче наиболее слабых духом и дезорганизации остальных. Таково было единодушное мнение командиров частей. Не теряя еще надежды найти какой-нибудь выход, я предложил начальникам частей обсудить вопрос, нельзя ли привлечь к выполнению плана только добровольцев, вызвав таковых из всех частей. Результаты были до поразительности неутешительны. По докладу начальников частей, не было надежды на то, что в частях найдется достаточное число людей, готовых пойти на полную неизвестность и риск вооруженных столкновений не только с красными, но, возможно, и с китайцами.

Принимая во внимание, что к этому времени я получил сведения, что движение барона Унгерна к Мысовску потерпело неудачу и положение в Халхе складывалось не в нашу пользу, я решил, что дальнейшее мое упорство не может привести ни к чему, и потому вступил в переговоры с меркуловским правительством и японским командованием о ликвидации создавшегося положения и о готовности моей обсудить всякое предложение, которое будет мне сделано.

Для ведения переговоров во Владивосток был послан генерал-лейтенант Иванов-Ринов, исполнявший должность начальника моего штаба в Гродскове. Переговоры необходимо было вести в спешном порядке, ибо в Гродекове был форменный голод, поэтому я инструктировал генерала Иванова-Ринова ни в коем случае не затягивать дела. Переговоры закончились переводом частей войск Гродековской группы на общее довольствие с беженцами за счет складов продовольствия во Владивостоке, на чем настояло японское командование. Но это обусловливалось непременным и немедленным моим выездом из пределов Приморья за границу. Мне пришлось подчиниться этому условию, ибо я не видел иного выхода, чтобы обеспечить свои части продовольствием и прекратить голод, царивший в Гродеково.

Отъезд мой из Гродскова осуществился 14 сентября 1921 года. В этот день была закончена моя вооруженная борьба с большевиками на родной земле; прервано дело, начатое мною примерно в то же самое время года в Верхнеудинскс в 1917 году. Говорить о моих переживаниях не стоит, они должны быть понятны каждому, кто пережил крушение своих планов и мечты и кто относится к судьбам своей родимы и к счастью и благополучию родного народа не безразлично.

Выезжая из Приморья, я не имел определенного пункта Назначения, где предполагал бы остановиться на более или менее продолжительное время. Ближайшим местом остановки я наметил Шанхай, куда и направился через Гензан — Сеул — Японию. В Японии мне необходимо было повидаться с некоторыми друзьями из военного мира, но я не мог оставаться там на сколько-нибудь продолжительный срок времени, так как власти отказали мне в предоставлении права жительства не только па островах или в Корее, но и на территории японских концессий в Китае.

Во Владивостоке на пароход приехал проводить меня главнокомандующий японскими экспедиционными войсками генерал Точибана, обратившийся ко мне с трогательными словами напутственного приветствия и сочувствия. Нужно было знать дух и высокую порядочность носителей заветов самураизма, к каковым принадлежал генерал Точибана, чтобы понять глубокую скорбь и искреннее сочувствие его ко мне, как к человеку, подвергшемуся изгнанию только за то, что он стремился вести борьбу с коммунизмом до конца. Этих моментов я никогда не забуду, как не забуду рыцарского благородства военной среды Японии, с каковыми отнеслись ко мне се представители в дни крушения моей идеи и неудач на путях политической борьбы с мировым злом — коммунизмом. Независимо от изменившегося курса политики японского правительства, в то время стоявшего у власти, среди военных я встретил ту опору, которую мне могли предоставить только глубоко искренние друзья.