Илья недоверчиво скривился.

— Нет, кроме шуток! — заверил его следователь. — Я ведь со всеми вами уже познакомился, узнал о каждом много интересного… — он приятно улыбнулся Щедринскому, отчего тот вдруг снова почувствовал беспокойство. — Но ваша, Илья Петрович, биография — самая интересная. Просто-таки готовая история болезни. Год назад, в Египте, вы пострадали при взрыве — получили сильную контузию. Кроме того, у вас была травма глаз, а именно — поражение сетчатки. Я ничего не перепутал?

Зимин безразлично пожал плечами. Остальные закивали, подтверждая.

— Так вот, при поражении сетчатки, — продолжал Савватеев, — человек иногда видит то, чего нет. В глазу у него — большое слепое пятно. В сумерки оно кажется черным, его легко принять, например, за человека, медведя, слона или вообще — за бесформенное чудище, которое ползает где-то рядом, но никак не дает себя разглядеть. А много ли надо контуженному? Один раз померещится, а испуг — на всю жизнь! Вот вам и «Оно»!

Оператор Игорь Сергеевич, как бы между прочим, тронул кнопку на камере, а на самом деле сделал эффектный наезд на лицо Зимина. Матерьяльчик мог получиться очень интересный.

— Значит, я сумасшедший… — Илья подвигал скованными руками, почесал правую ногу левой, — … Вижу то, чего нет… — он вдруг поднял голову и злобно посмотрел на следователя. — А кто же тогда их всех убивает?!

У всякого следователя, который хоть однажды читал Достоевского, всегда готов ответ на этот наивный вопрос подозреваемого. Но Савватеев любил нетривиальные решения, поэтому, вместо того, чтобы ответить, как Порфирий Петрович: «Вы-с. Вы и убили-с», он просто схватил Зимина за ворот своей железной десницей и проорал, брызгая слюной в лицо:

— А вот это ты мне сейчас и расскажешь, псих долбанный! Веди, показывай, куда милиционера девал! Быстро встал!!!

Такие вот внезапные изменения стиля в свое время и сделали рядового следователя Савватеева старшим. Мало кто из подследственных выдерживал его долго — кололись, как миленькие. Однако в случае с Зиминым безотказный метод сбойнул. Вместо того чтобы потерять от испуга всяческую волю к сопротивлению, Илья вдруг с отчаянным криком толкнул следователя ногами в живот, упал вместе со стулом назад и, перевернувшись через голову, снова оказался на ногах. Он сейчас же бросился бежать, но не к двери, где его ждали двое широкоплечих помощников Савватеева, а совсем в другой угол — туда, где у стены стояли картонные щиты. Все, даже следователь, в первый момент растерялись, и только Игорь Сергеевич, повинуясь операторскому инстинкту, резко повернул камеру вслед бегущему и припал к окуляру.

Илья ногами разбрасывал, мял и крушил картонные декорации, приговаривая:

— Выходи, сволочь! Покажись! Пора выходить из тени!

Большой щит с изображением человека, наполовину поглощенного тьмой, отделился от стены и бесшумно лег на пол, словно перевернулась последняя страница недописанной книги. Дальше ничего не было. Голая стена, расчерченная жирными линиями электропроводки.

— Здесь… где-то здесь, я знаю… — лихорадочно шептал Зимин.

Он пинал стену, толкал плечом, бился головой.

— Ну хватит, — сказал Савватеев. — В камере будешь бодаться! Забирайте, — он кивнул помощникам.

— Сейчас, сейчас… Оно здесь, вы увидите! — Илья вдруг схватился зубами за провод и рванул, что есть силы.

— Выплюнь, дурак! — крикнул следователь.

Помощники, подбежав, схватили Зимина, чтобы оторвать от кабеля, но в этот момент полыхнуло. Все трое отлетели от стены и растянулись среди обломков декораций. Длинная извилистая молния пробежала по обвисшему кабелю, откуда-то сверху посыпались искры. Ряды больших осветительных приборов, установленных под потолком, вспыхнули с неестественной яркостью. Один из них вдруг сорвался с кронштейна и, продолжая рассыпать искры, медленно, как тяжелая авиабомба, пошел к земле.

— Илья!!! — истерически закричала Алла Леонидовна.

Но Зимин был без сознания. Белый огонь в оправе из черного металла ударил его прямо в лицо. Последняя вспышка показалась всем самой яркой, может быть потому, что после нее наступила полная тьма.

Некоторое время было тихо, затем послышались частые безудержные всхлипывания.

— Прекратите, Щедринский! — сказал следователь.

По стенам заметалось светлое пятно. Один из помощников Савватеева включил фонарик.

— Готов, — сказал он, направив луч на Илью Зимина.

— Господи, что же это?! — прошептала Алла Леонидовна.

— Я боюсь! — подала голос Леночка.

— Никому ничего не трогать! — скомандовал Савватеев. — Всем выйти в коридор. Перегудин, посвети!

Сам он тоже включил фонарик и подошел к оператору.

— Давай.

— Иду, иду! — заторопился Игорь Сергеевич.

— Кассету давай! — остановил его следователь.

— Какую кассету? — остренький носик оператора зарделся.

— Вместе с камерой заберу, — ппригрозил Савватеев.

— Ах, кассету! — сразу сообразил Игорь Сергеевич. — Пожалуйста! Понимаю, вещественное доказательство… А вы потом вернете?

— Нет, — отрезал следователь.

— Но почему?! — оператор возмутился. — Что тут секретного? Обычный несчастный случай!

— Несчастный случай меня не волнует, — сказал Савватеев, пряча кассету. — А вот секретные методы ведения следствия снимать нельзя…

В коридоре все, включая Леночку, закурили.

Щедринский все еще всхлипывал, ломал дрожащими пальцами сигареты и бормотал раздраженно:

— Уеду к чертовой матери… В гробу я видал такую работу…

Леночка тоже вытирала слезы, только старалась не размазать тушь.

— Ах, Илюша, Илюша… — вздыхала Алла Леонидовна, глядя сквозь зарешеченное окно на снежную равнину с разбросанными по ней перелесками, — …ведь это же в голове не укладывается!

Она обвела печальным материнским взглядом остатки своей группы и с удивлением остановилась на операторе.

— Игорь! А ты чего глаза трешь? Из-за кассеты расстроился?

— Да нет, — ответил тот, жмурясь и тряся головой, — что-то никак не оклемаюсь после вспышки. Стоит какое-то пятно в глазах — и все тут!..

Каждый год мы собираемся у нашей Аси Фаизовны всем классом. Ну, всем — не всем, но человек десять — пятнадцать всегда бывает. Без мужей и жен, понятное дело. Какие жены — мужья в десятом «А»? Вот они, наши девчонки, и мы вот они — их мальчишки. Можно дружить, дергать за косички и чубы (у кого еще есть, за что ухватиться), и даже ухаживать — в этом особый юмор. Все равно ведь никто всерьез такие ухаживания не воспринимает, ведем себя, как детвора. Правда, выпиваем и закусываем по-взрослому, и Ася, которая раньше нас за это гоняла и вызывала родителей, теперь тосты произносит.