— Представьте себе.

— Кто бы мог предположить?! Как же давно, высокое собрание, не был я в сердце Европы! Как безнадежно давно.

— Ладно-ладно, барон. В конце концов, мужчин, желающих стать мужьями эсэсовок, по картотекам «Рассе унд Зидлунгсхауптамта»[37]в Швейцарии проверять не принято. Все-таки нейтральная, богобоязненная страна, не подлежавшая оккупации германских войск.

— Не подлежавшая, Фройнштаг, — вот в чем дело! Один из серьезнейших просчетов фюрера. А ведь когда решайся вопрос: «Оккупировать ее или не оккупировать?», я был яростным приверженцем решительного ввода войск.

— Причем настаивали, чтобы первым в насквозь сухопутную Швейцарию ввели ваш доблестный военно-морской флот, адмирал, — съязвила Фройнштаг. — Кстати, не забывайте, что сама я тщательнейшим образом проверена специальной следственной комиссией Нюрнбергского международного трибунала. И если и была оправдана из-за отсутствия в моих действиях каких-либо признаков военных преступлений, то только потому, что никогда не значилась в списках юдофобов.

— Не обольщайтесь, Фройнштаг быть оправданным следственной комиссией Нюрнбергского трибунала — в глазах нашей службы безопасности и нашей общественности — не такая уж заслуга, — проворчал Странствующий Бездельник, — У нас здесь, высокое собрание, иные критерии.

— Не сомневаюсь, — постепенно ожесточалась Фройнштаг. — Но в таком случае вы должны помнить, что отсиживаться в ваших ледяных норах в то время, когда в растерзанной врагами Германии и в сопредельных ей землях мы всячески пытаемся отстоять свою родину и возродить ее, — тоже доблести не много. И что касается моего мужа, то он, бывший флотский офицер Германии, — вне подозрений.

— Теперь, высокое собрание, это уже вне сомнений, — молвил контр-адмирал, чтобы поскорее успокоить женщину, подарившую ему несколько поистине прекрасных ночей. Правда, в те времена он не замечал, чтобы Фройнштаг так нервничала по мелочам. Порой Людвигу казалось, что эта женщина вообще без нервов.

— У вас, в ледовых подземельях, свое общественное мнение, у нас — свое. Не находите, господин контр-адмирал?

— Может, и так.

— Но это ваш мир, а то — наш; как-то так уж случилось, что мы представляем разные миры. И давайте исходить из того, что теперь я — журналистка, аккредитованная при экспедиции адмирала Брэда рядом швейцарских и иностранных газетных изданий, оказалась в американском самолете под прицелом ваших асов.

— Так уж сложились обстоятельства, высокое собрание.

Брэд уловил тот момент, когда отношения германцев вновь обострились и зашли в тупик и, где шепотом, а где — жестикулируя, стал убеждать Фройнштаг, чтобы она смягчила тон и уговорила фон Риттера убрать свой эскорт. Как только Лилия дала знать, что смысл волнений адмирала ей понятен, в проеме отсека возник второй лейтенант морской пехоты Максвилл, Его появление оказалось весьма кстати: адмирал тотчас же снял наушники и, вытеснив морского пехотинца из отсека, приказал:

— Немедленно — в кабину пилота. Пусть разворачивается и берет курс на стоянку эскадры. Не обращая при этом внимания на поведение германских пилотов, их предупреждения, и угрозы.

— А если германцы откроют предупредительный огонь? — попытался уточнить второй лейтенант.

— Даже если откроют огонь на поражение. Огонь в ответ — и уходить в сторону эскадры, иначе они будут гнать нас в глубь Антарктиды до тех пор, пока у нас не кончится горючее. Могила на Южном полюсе — это, может быть, и престижно, да только не для меня. Выполняйте приказ, лейтенант. — Как только второй лейтенант ушел, Брэд вернулся в отсек. — Отвлекайте его, заговаривайте, — едва слышно попросил Фройнштаг. — Уходим на авианосец.

— Кстати, напрасно вы, адмирал фон Риттер, считаете, — мгновенно оживилась журналистка, — что Скорцени погиб. Еще в сорок четвертом году американский генерал-майор Доновэн из службы Алена Даллеса[38]стремился, заручившись поддержкой своего шефа, заполучить Скорцени. Когда в мае-июне прошлого года Международный трибунал начал слушать «Дело о Мальмеди»…

— То есть об участии диверсантов Скорцени в операции против англичан и американцев в их тылу в Бельгии в районе Арденн, — решил проверить свою память барон фон Риттер.

— Совершенно верно, адмирал. Так вот, среди более сотни подсудимых из числа диверсантов, действовавших в тылу противника в его форме, Скорцени не оказалось. Доновэн, насколько мне известно, так и заявил членам следственной комиссии, что Скорцени «славный парень» — «This is fine fellow!».

— Он прав, Фройнштаг. Хотя в той войне Доновэн и был нашим противником, но он прав.

Фройнштаг порывалась ответить, однако в эту минуту пилот начал резко разворачивать машину и так же, как и адмиралу, ей пришлось ухватиться за краешек привинченного к полу столика.

«Только бы германцы не открыли огонь, — пронеслось в сознании адмирала Брэда — Только бы они смирились с этим разворотом и нашим уходом в сторону эскадренной стоянки!»

— Говорите, говорите, — едва шевеля губами, подзадорил он Фройнштаг, воспринимая ее переговоры с бароном фон Риттером, как единственную надежду на избежание конфликта.

— Конечно, одной похвалы генерала Доновэна оказалось бы недостаточно для спасения первого диверсанта рейха, — мгновенно отреагировала Лилия, — поэтому накануне суда американцы вовремя поместили его в госпиталь и таким образом буквально вырвали из рук палача.

— И все же наши наземные агенты сообщали, что Скорцени все же был предан суду. Правда, источник был ненадежным.

— Со временем его и в самом деле судили, но это уже был другой процесс, другие судьи и другая компания обвиняемых. Но и тогда американский генерал-майор Макклур[39], выступавший на этом процессе в роли обвинителя, поразил судей тем, что заявил: если бы в его войсках служили такие офицеры, как Скорцени, он гордился бы этим. К тому же американский юрист подполковник Дарст предложил судьям вынести относительно Скорцени оправдательный приговор.