превращают ее, по сути, в концентрированное духовно-философское повествование об огромном периоде жизни человека-мыслителя, притом страстно-эмоционального, чуткого и к законам истории, и, начиная с самого первого ощущения бытия, к деталям, в которых скрыто пульсирует ощущение времени.

«Тогда, в самом начале пути, я еще не предчувствовала, каким большим путешествием будет моя жизнь». Ее жизнь-путешествие было поистине большим. И сложным. Противоречивым. Начиналось оно с домашнего воспитания и учения. Учения, которое не прекращалось никогда. Проходило сквозь всполохи 1905 года. Когда схлынула волна первой русской революции, для нее, как и для части тогдашней молодежи, наступил период напряженных духовных исканий. Участие в религиозном кружке новоселовцев — и уход из него. Увлечение идеей религиозной революции — и разрыв с этой проповедью Зинаиды Гиппиус и Мережковского, как и с «голгофским» движением во главе с епископом Михаилом Старообрядческим...

Разбитая, опустошенная, она вернулась из Петербурга в Москву и в первый же день сказала сестре: «Линуха, все кончено. Передо мной стена». Лина ответила: «Вот и слава богу, что стена, значит, ты — у поворота, а раз у поворота — все будет по-новому». Поворот к новому, однако, наступил не сразу. Еще одно искушение пережила она — уход в «чистую науку», «чистую культуру». Но пришло наконец осознание социальной правды Времени, обретение рубежей истины. И это было неизбежно — ведь сквозь тяжкие испытания души, сквозь наносные влияния студенческих лет в ней прорывалось, развивалось заложенное еще с детства и юности демократическое начало подлинной культуры. Оно ширилось, оно дало ей прозрение, оно привело ее к Революции. Вот уж когда правомерно сказать: гражданскую позицию, основанную на марксистско-ленинском мировоззрении, этот человек, главный персонаж книги, выстрадал, выносил в себе!

В восьмой, завершающей части своей книги Мариэтта Шагинян подводит как бы нравственный итог пройденному: «Я пишу о себе, о своем самочувствии. Так встает передо мной прожитое прошлое. Оно никогда не мешало мне мыслить, писать и говорить то, что я думаю, в чем убеждена. И могу сказать в лицо моим детям и читателям: я не знала за эти творческие рабочие мои годы ни лжи, ни фальши, ни соскальзывания с простой и прямой дороги чести. Не могу не сказать этой правды в конце жизненного пути, потому что в этой правде о себе я берегу как дорогую для меня драгоценность историческую правду эпохи».

Первого января 1900 года она, одиннадцатилетняя девочка, записала в ученическую тетрадку фразу, услышанную от незнакомого человека: «Правильно жить!» И эти два слова со временем стали ее жизненным лозунгом, оберегавшим от фальши, от «соскальзывания с простой и прямой дороги чести»; они стали духовной силой, которая помогла ей преодолеть «хаотические противоречия» раннего своего творчества, освободиться от юношеской религиозности, порвать с идеализмом.

А какие незабываемые встречи были в этом большом путешествии! Андрей Белый, Сергей Рахманинов, Николай Метнер, Максим Горький... Об этих встречах — вдохновенные страницы книги, написанные с максимальной точностью и открытостью, без малейшего утаивания порой даже нелестных для автора деталей. И переписка с Блоком, с которым она не была знакома лично, впервые вблизи увидела великого поэта на смертном одре и всю ночь при свече в одиночестве читала псалтырь. Это, может быть, самые сильные по своей искренности страницы книги!

Я назвал знаменитые имена, и, конечно, не все, но в книге много героев, среди них люди и с малоизвестными именами — те из современников, кто встречался Мариэтте Шагинян на жизненном пути: однокурсницы, педагоги, церковники, ученые, библиотекари, рабочие, артисты, коллеги по перу... С кем только не сталкивала ее судьба! Характеры, взгляды, поступки — об их многообразии и об их типичности рассказывается зримо, динамично, страстно. Вместе с автором к одним проникаешься глубоким уважением, порой искренней любовью, другие вызывают, как и у автора, осуждение. Разбросанные по книге портреты людей, органически вплетенные в канву повествования, могли бы, однако, жить самостоятельно. Это портреты-размышления, портреты-эссе.

Лишь один человек не может жить вне всей канвы книги, поскольку он почти повсеместно сопровождает ее страницы. Это младшая (всего на полтора года моложе) сестра Мариэтты Сергеевны — Лина. Редкостно одаренная — художник, музыкант, педагог, — она посвятила себя старшей сестре: стала ее советчиком, помощником, верным другом, совестью, наконец.

Ее совестью осталась она и после ухода из жизни в 1961 году... Строки о ней — волнующее признание в неугасимой любви к сестре, вечная благодарность за самоотверженность в дружбе.

Но не только это. Я повторяю уже цитированные мной однажды слова Мариэтты Шагинян о том, что творческий акт, в котором рождается истинное произведение художника, — «не просто воспроизведение наших жизненных наблюдений и чувств. Он даже и не только одна переплавка их из пережитого в написанное. Он прежде всего и главнее всего — преодоление личного материала жизни в нечто абсолютно надличное, общечеловеческое». Об этом именно преодолении думаешь, «подсматривая», как ее личные воспоминания о сестре превращаются в художественный портрет, художественный образ, становясь надличными.

Есть, мне кажется, чрезвычайно примечательная особенность этой мемуарной книги. Писательница меньше всего пишет о том, что, как и когда она создавала. Но по той широкой панораме общественной жизни и тем ее «микроклиматам», которые рисует автор, угадываешь, ощущаешь истоки и принесшей Мариэтте Шагинян первую известность стихотворной книги «Orientalia», и серьезной исследовательской работы «Путешествие в Веймар», и повести «Перемена», романов «Своя судьба», «Приключения дамы из общества», и остросоциального романа-сказки «Месс-менд», «Гидроцентрали» и т. д. А уж истоки и общественный фон, на котором исподволь созревала ее главная книга, ее Лениниана, ощутимы повсюду. Жажда знаний, общественной активности, поисков истины, самоанализ и умение учиться на ошибках, ее изо дня в день труд, в котором она видит главное призвание, — путь к совершенствованию — не могли не привести ее к Ленину, к ленинскому пониманию истины — стало быть, к Лениниане.

«И тут я опять хочу — да простит мне мой терпеливый читатель! — свернуть по ассоциации в сторону...» Такую или подобную оговорку в книге встречаешь не раз. Но читатель только благодарен автору за «сворачивания» в сторону от сюжетной магистрали — тут совет, выношенный работой мысли, опыт, урок, актуальная проблема:

педагогики, например: когда автор повествует о болгарском опыте проблемного обучения как наилучшем способе развивать самостоятельное детское мышление. Или: об умении видеть в человеке всю целостную личность, а не обладателя только одного качества;

музыки, например: что такое мелодическое целое?

нравственности: никогда не быть требовательной, если любишь;

политэкономии и философии... В сорок