— Вряд ли необходимо выражать словами…

— Доктор, садитесь.

Макклур взглянул на него.

— Я должен с вами поговорить.

— Что-нибудь случилось, Квин?

— Да.

Доктор Макклур снова сел. На его исхудалом лице отразилось беспокойство. Брови сдвинулись.

Эллери встал с кресла и облокотился о камин.

— Весь сегодняшний день и вечер я думал, буквально не вставая с этого кресла… Да, доктор, кое-что случилось.

— Существенное?

— Исключительно.

— Если вы хотите сказать, — медленно начал доктор, — что Карен не совершала самоубийства…

— О, нет, самоубийство действительно произошло, — ответил Эллери. — Здесь не может быть никаких сомнений.

— Тогда что же произошло? — Доктор быстро встал.

— Не думаете же вы, что Ева каким-то образом… что она все-таки…

Эллери круто повернулся к нему.

— Некоторые стороны этого дела, доктор, до сих пор не затрагивались. И пока что дело ни в коем случае нельзя считать законченным. Оно далеко не закончено. О, конечно, что касается полиции и моего отца, здесь все в порядке. Но этого недостаточно. Я сейчас стою перед решением ужасной проблемы, самой трудной в моей практике. И откровенно говоря, я не знаю, как мне поступить.

В крайнем изумлении доктор снова сел.

— Но если Ева не… Если Карен действительно покончила жизнь самоубийством… Я не понимаю…

— Я рад, что вы пришли. Очевидно, в человеческих взаимоотношениях существуют какие-то связи нематериального характера.

Эллери снял пенсне и рассеянно протирал стекла.

— Ваш приход разрешает некоторые трудности. У вас есть время, доктор?

— Конечно, розно столько, сколько вам потребуется.

Доктор с большим интересом смотрел на Эллери.

— Понимаете, — начал Эллери, — моя дилемма несколько необычна: должен ли я сказать отцу то, что известно мне одному, или нет? И поскольку в этом деле есть очень деликатный момент, который нельзя разрешить обычным путем, я вынужден обратиться к вам за помощью.

— Но чем я могу помочь вам, Квин? Вы хотите сказать, что это все-таки имеет отношение к Еве?

Эллери сел и не спеша закурил сигарету.

— Давайте лучше начнем с самого начала. И в результате подробного анализа примем определенное решение. Собственно, я не буду принимать никакого решения, это сделаете вы. И я поступлю сообразно вашему совету. Как мне быть? Оставить ли это дело закрытым или завтра снова открыть его взрывом, который потрясет весь Нью-Йорк?

Доктор побледнел, но тем не менее твердо ответил:

— Я в своей жизни перенес всевозможные удары судьбы. Поэтому я полагаю, что вполне выдержу еще один. Говорите, Квин.

Эллери достал из кармана халата свернутый вчетверо листок бумаги. Доктор терпеливо ждал, пока Эллери развернет его.

— Здесь у меня копия предсмертной записки вашей снохи Эстер Лейт, которую нашли у нее в Филадельфии.

— Да?

— Оригинал, конечно, находится у отца. Позвольте мне сразу заверить вас, что в отношении авторства нет никаких сомнений. Почерк тщательно проверен, и точно установлено, что записку писала Эстер. Теперь, когда нами установлен факт самоубийства Карен Лейт, следует прочесть эту записку в несколько иной интерпретации, чем мы это делали раньше, — продолжал Эллери. — Раньше мы считали, будто заявление Эстер о том, что она убийца, является ее признанием в убийстве своей сестры. Теперь мы знаем, что Эстер умерла раньше сестры и поэтому не могла быть ее убийцей. Она также не могла умышленно взять на себя чью-либо вину, поскольку записка писалась, когда Карен была еще жива.

— Безусловно, ее слова относились к смерти моего брата, а не к смерти Карен, — подтвердил доктор. — Очевидно, Эстер до самой смерти продолжала считать себя убийцей Флойда.

— Да. Это бесспорно. Ее старая мания. Чувство страха. Это очень важный тезис, так как он дает точный ответ на один из наиболее загадочных вопросов этого дела. А именно: какая сила заставляла Эстер подчиняться Карен, даже согласиться на совершенно фантастическую, чудовищную эксплуатацию со стороны ее собственной сестры… Она даже согласилась на роль живого трупа.

Доктор сдвинул брови.

— Я не понимаю…

— Все дело здесь в исключительно коварной, патологически злобной психологии, — продолжал Эллери. — Вы сами как-то говорили, что семнадцать лет назад вас поразила степень обреченности Эстер, как она упорно, вопреки фактам настаивала на том, что умышленно убила вашего брата. Но причина ее одержимости сразу станет понятна, если представить себе активность очень умной, потерявшей совесть женщины, которая стремилась воспрепятствовать выздоровлению Эстер. Она постоянно нашептывала Эстер, что та намеренно убила своего мужа, и так сильно влияла на бедную измученную женщину, что в конце концов Эстер была полностью убеждена в том, что она умышленно убила мужа. И это все объясняет, — печально продолжал Эллери. — Это объясняет и настойчивость, с которой Эстер добивалась, чтобы отослали ребенка. Ее нежная натура не могла смириться с мыслью, что когда-нибудь дочь узнает, что ее мать — убийца. Вы сами рассказывали, как Эстер настаивала на том, чтобы вы удочерили Еву, забрали ее с собой в Штаты и воспитывали в полном неведении о ее настоящих родителях.

— Это верно, — согласился доктор, — и Карен всячески поддерживала ее в этом.

— Конечно. Возможно, вообще вся эта идея принадлежала Карен. Она — чрезвычайно лживая натура. В этом теперь нет сомнений. Совершить такое злодеяние, придумать такой грязный, коварный план могла только женщина, у которой отсутствуют всякие моральные устои, женщина без совести, интриганка. Она знала про талант Эстер, которым сама ни в малейшей степени не обладала. И Карен была необычайно тщеславной женщиной. Поэтому она подогревала уверенность Эстер в том, что та убила Флойда. И Эстер, находясь в состоянии эмоциональной неуравновешенности, легко сделалась жертвой тщеславия Карен и добровольно легла под ее пяту… Почему Карен так поступила? Дело не только в тщеславии. Кроме него была еще неразделенная страсть. Я думаю, что Карен любила вашего брата. И она заставила Эстер страдать за то, что та одержала победу над мужчиной, любви которого добивалась сама Карен.

Доктор только недоверчиво покачал головой. Эллери заглянул в записку.

— «Твоя мать… — обращалась она к Еве в своей предсмертной записке, — …чудовище. Благодарение богу, это чудовище… держало от тебя в секрете свою постыдную тайну». Это может означать лишь одно: только ради Евы Эстер во всем покорялась Карен. И именно Ева была сильнейшим орудием в руках Карен. Карен убедила Эстер, что, если Ева когда-нибудь узнает, что ее мать убила отца, жизнь ее будет разбита навсегда. И Эстер согласилась. Она сама понимала, что Ева не должна знать об этом. Карен видела, что для полного торжества ее тщеславия ей нужно вернуться в Штаты, где она соберет обильную жатву, посеянную талантом Эстер. Разве трудно догадаться, в какой восторг приводила Карен мысль о