Тем временем на Асмунда наскочил Святослав – раскрасневшийся, взъерошенный и тяжело дышащий. Злой и возмущенный так, что его трясло, зато целый и невредимый. Битвы он не видел – только слышал, и то смутно. Еще в первые мгновения, среди разноголосых поминаний йотуновой матери, когда шлем выскальзывал из торопливых рук или ременный наконечник не лез в пряжку, Святослав хотел бежать со всеми. Успел вытащить из-под кошмы свой «младший» меч по прозвищу Малец, изготовленный Скольдом Кузнецом под его нынешний рост, накинул перевязь на плечо, хотел вскочить…

И тут что-то мягкое, но тяжелое пало на него сверху, охватило со всех сторон; неведомая сила повалила его наземь. Святослав заорал, брыкаясь изо всех сил и не понимая, что происходит. А Градимир и Орм, крепко обхватив укутанного в толстый широкий плащ отрока на уровне груди и под коленями, опустили его на лежанку. Талец, самый молодой и легкий из четверых телохранителей, бережно сел сверху, так чтобы прижать Святославу руки и помешать выбраться на волю, но не слишком помять.

После сражения на броде у Асмунда был с ними четверыми отдельный разговор. И они получили совершенно ясные указания, что им делать, если случится нечто вроде нынешнего переполоха.

– Я его в Киев к матери должен привезти живым, раз уж нас занесло в эти ёжкины хрипеня, – сказал им Асмунд. – И я его привезу. Если он еще раз окажется на расстоянии вытянутого клинка в руках какого-нибудь клюя, я с вас шкуру спущу. Клянусь! – и прижал ко лбу перекрестье своего «корляга».

Вылезать из шкур телохранителям не хотелось.

– Но если мы ему помешаем… Он сам нас потом зарубит, – буркнул Орм.

– Если вас зарубит тринадцатилетний паробок, значит, вы для своей должности не годитесь и скоты зря получаете. Вот будет ему семнадцать – тогда пусть сражается, положась на судьбу, на мне его жизнь висеть уже не будет. Или когда мать ему позволит. А до тех пор князь – наш стяг, но не меч.

Теперь Святослав уже разобрался, что произошло. Когда его выпустили и сняли плащ, он вскочил, в ярости попытался дать в зубы Орму (тот увернулся) и бросился наружу.

– Что это такое! – дрожа от негодования, закричал он, едва Асмунд попался ему на глаза. – Как они посмели! Они взяли меня и держали, и завернули в плащ, и… я не знаю! Я из-за них даже ничего не видел! Я больше не желаю этих подлецов! Я требую, чтобы их от меня убрали! Прямо сегодня! Чтоб мне на глаза не попадались, а то я сам их зарублю! Они приставлены мою жизнь охранять, а не честь мою позорить! Скажут, что я дитя, девка, трус, всю битву просидел под кошмой! Я не потерплю!

От стыда, гнева и негодования на голубых глазах юного князя блестели слезы. Асмунд молча ждал, пока тот истощит запас.

– Асмунд! – вдруг вскрикнул поблизости Ивор.

В его голосе звучал дикий страх. Ничего подобного от бывшего Ингварова телохранителя Асмунд за пятнадцать лет не слышал.

Не дослушав Святослава, воевода обернулся. Ивор стоял над несколькими трупами перед самым шатром. Когда их растащили, в глаза бросилось пятно красной сорочки на земле.

Но где же человек? Сорочка лежала так, как будто облегала чье-то тело, но там, где должна быть голова… не было ничего. Только истоптанная земля и большая лужа крови.

– Иди сюда! – Ивор поднял к Асмунду бледное лицо с выпученными глазами, точно звал на помощь. В его обычно веселом голосе прорезалось что-то дребезжащее, бабье. – Иди сюда скорее… меня сейчас вывернет…

– С чего это ты таким нежным стал, – бросил Асмунд, подходя. – Мертвецов не видел?

– Что это? – Святослав обогнал его и первым заметил то, что лежало. – Ой! – тонким голосом взвизгнул он и отшатнулся.

Асмунд застыл и некоторое время молча смотрел на небольшое тело в красной сорочке. Потом закрыл глаза, подломился в коленях и опустился наземь. Закрыл лицо руками и так застыл.

– Д-дя… д-дядька, ты что? – прошептал Святослав, как будто его держали за горло.

Навалился ужас, слишком большой, чтобы поместиться в голове. Все негодование как корова слизнула.

Асмунд не сразу убрал руки от лица. Перевел взгляд на сестрича, и глаза у него были такие, как будто он разом постарел на двадцать лет. Как будто его собственный сын Вальга лежал тут, а не таращился, живой и здоровый, на отца и прочих, разинув рот от изумления.

– Ты это видишь? – среди общей тишины с трудом вымолвил Асмунд и показал Святославу на тело.

Как будто князь мог не приметить того, на что смотрела вся дружина.

– В-вижу…

– А почему у него нет головы, ты понял?

– Не-нет…

– Это ты должен был здесь лежать, – почти ласково, как трехлетнему, пояснил Асмунд. – Это за твоей головой, соколик ты наш, они приходили…

Возвращение Святослава из первого самостоятельного похода прошло тихо и незаметно. По пути от устья Припяти Ивор с его четырьмя сотнями остался у себя в Вышгороде, в Киев вошли Святослав с кормильцем и гридями да Лют с его двумя десятками. Лютова дружина пострадала умеренно – убитых у него было трое, хотя раненых – восемь, да девятый он сам. Но Хрольв привел назад чуть больше половины тех сорока человек, что уводил. На броде под Хотимирлем гриди потеряли шестерых – все от стрел из зарослей спереди и сзади. Сражение перед княжьим шатром обошлось в семь человек убитых и еще двое умерших от ран. В той свалке превосходящие числом «белые свиты» рубили и резали, набрасываясь втроем на одного. Мрачный Хрольв только тем и мог утешаться, что потери оказались не напрасны. Хоть и дорогой ценой, но свой долг гриди выполнили – уберегли юного князя, доставили к матери живым и здоровым. Еще и то помогло, что «белые свиты», завладев головой Божатки Остроглядовича, сочли свою цель достигнутой и отступили. Продолжай они рваться к шатру – потери неминуемо были бы больше.

На поляне волока задержались еще на день, чтобы похоронить своих погибших. Дым огромной крады стлался над лесом, далеко разнося ужасный запах. Для Божатки краду сделали отдельную. У всех щемило сердце, кое-кто из юных соратников, стыдясь, тайком смахивал слезы. Давно ли они все вместе рубили деревянными мечами бурьян по оврагам и видели себя выше всех витязей древности; вместе обучались владеть настоящим оружием, шалили, были уверены, что впереди еще сто лет славных деяний… И вот в малорослом строю их уже боевые потери. Безголовое тело, завернутое в плащ, казалось маленьким, будто это лежит восьмилетнее дитя. Голову Божатки искали, но без особой надежды. На земле виднелись кровавые пятна – следы того, кто ее унес, но в лесу они вскоре кончились.

С двенадцати лет человек считается пригодным для взрослых обязанностей, но порой требования их опережают растущую силу… Нашли в пожитках подходящий горшок и наутро собрали в него прах юного воина. Погибший в первом же походе сын знатного рода, кровный потомок самого Вещего, Божатка заслужил, чтобы его прах был перевезен домой и погребен на родовом жальнике.