Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Дамиан Сентено и Хусто Гаррига решили тряхнуть стариной — во время службы в Легионе они частенько веселились с проститутками — и провести последнюю ночь в доме венгерки «Касса-де-ла-Унгара», что на улице Мирафлорес.
На следующее утро Сентено первым поднялся на палубу «Монтсеррат», следовавшего в Ла-Гуайру, а двумя днями позже то же самое проделал и Хусто Гаррига на «Вилья-де-Мадрид», шедшей курсом на Кадис, а потом следовавшей до Сеуты и Тетуана. Гаррига уже давно соскучился по Марокко, где провел большую часть своей жизни.
Пути старых товарищей на этот раз разошлись. Гаррига не собирался остаток жизни провести в дороге, преследуя неуловимых Марадентро, к тому же ему претила сама мысль об убийстве девушки, чья единственная вина была в том, что она слишком рано повзрослела и похорошела.
Дамиан Сентено тоже не жаждал компании, так как давно уже пришел к выводу, что работа, некогда казавшаяся самым простым делом на свете, постепенно превратилась в личные счеты между ним и семейством Пердомо, которое он собирался преследовать даже в аду.
Потерпеть столь сокрушительное поражение в его возрасте, да еще и от семейства неотесанных рыбаков, значило для бывшего сержанта потерять веру в самого себя и упустить шанс — а жизнь его, надо сказать, не баловала — стать кем-то большим, чем наемным убийцей, который закончит свои дни либо сутенером в публичном доме, либо жалким нищим, просящим подаяния у церкви, либо и вовсе будет валяться под забором с перерезанным горлом.
И сейчас Сентено был полон отчаянной решимости во что бы то ни стало добраться до Америки, найти там Пердомо и убить их. Сделать он это собирался один, ибо чувствовал, что напарник в этом деле станет всего лишь досадной помехой. Ему требовалось одиночество, чтобы спокойно проанализировать сложившуюся ситуацию и принять решение, не слушая пустой болтовни и никчемных указаний. Ему нужно было спокойствие, которого может достичь только охотник-одиночка, изо дня в день выслеживающий дичь, ибо охота уже не увлекала Сентено и он стремился как можно скорее покончить с делом, покончить с ним раз и навсегда.
Деньги Матиаса Кинтеро были в полном его распоряжении. Во время своей последней встречи со стариком он понял, что тот уже отчаялся дождаться того благословенного дня, когда его месть свершится. Также Сентено осознавал, что в тот день, когда он вернется на Лансароте, дона Матиаса уже не будет в живых, а потому ему не перед кем будет отчитываться в своих тратах.
Только в одном Сентено был твердо уверен: никогда он не предаст доверия своего старого капитана и не покинет Америку до тех пор, пока дети Абелая Пердомо не упокоятся навеки. За свою уже не столь короткую жизнь он успел привыкнуть выполнять приказы, порой абсолютно бессмысленные. Сейчас же желание дона Матиаса покончить с убийцей сына казалось ему более чем справедливым, а потому последний этот приказ он выполнял даже с удовольствием.
— А если ты его никогда не найдешь? — задал ему вопрос Хусто Гаррига во время ужина. — Останешься навсегда в Америке?
— Пока не знаю, — признался Сентено. — Но можешь быть уверен, если я приду к выводу, что никогда не найду их, то откажусь от всего и вернусь к прежней жизни. — Он обреченно развел руками и улыбнулся: — Уговор есть уговор, а ты, как никто другой, знаешь, что я всегда держу свое слово.
— Представь, что все они погибли! — не отставал Хусто Гаррига. — Представь, что это старое корыто не выдержало плавания и вся семейка уже давным-давно пошла на корм рыбам. Как ты сможешь их найти? Скитайся ты хоть сто лет, вряд ли на пути тебе встретятся пять призраков. Об этом ты не подумал?
Дамиан Сентено не торопясь прожевал, согласно кивнул, медленно отпил вина и ответил:
— Да. Я об этом подумал. И все как следует взвесил. Если по прошествии десяти лет я не получу ни единого твердого доказательства того, что они находятся в Америке, я сделаю заключение, что они все же утонули, и вступлю в наследство.
— Десять лет! — удивился Хусто Гаррига. — Ты станешь ждать десять лет для того, чтобы забрать то, что уже принадлежит тебе? Ты, случаем, с ума не сошел?
— С ума я не сошел, Хусто, — тихо ответил Сентено. — Просто таким я родился на свет. Я всегда был человеком слова, и капитан Кинтеро это очень хорошо знал, потому-то он и доверился мне при жизни и станет верить мне после смерти. Другие считают меня конченым мерзавцем, но и у меня есть понятия о чести и долге, может, не такие, как у большинства, но есть. — Он снова отпил вина и осторожно поставил перед собой рюмку, словно речь шла о самой драгоценной вещи в его жизни. — Старик скоро умрет. Сколько ему осталось — пятнадцать, двадцать дней? А может, чуть больше — не важно. Мне нужно было бы лишь выждать, а потом возвратиться в Лансароте и зажить припеваючи в его доме и на его деньги. Однако я не сделаю так, потому что для меня такой поступок будет равнозначен воровству, а ты знаешь, как я отношусь к ворам.
— Да, знаю. Однако не понимаю, как ты сможешь, убив невинных людей, потом спокойно жить в этом доме и гулять по этим проклятым виноградникам. Убей Асдрубаля, но не трогай девчонку. Она тут ни при чем!
— Это совсем другое дело, и ты это знаешь Хусто, — заметил Дамиан. — Я убил сотню людей. Кое-кто из них тоже был молод и невиновен. Но никогда я не поступался своими принципами, даже если какой-нибудь недоумок генерал отдавал приказание, полностью с ними расходящееся. Слишком много было войн, Хусто! Слишком много! И если кто и погибал в этих войнах, так это солдаты. Так неужели меня испугают еще три трупа? Неужели для меня важно, молоды эти люди или стары? Я лично знаком со смертью, я не боюсь ее, и мне трудно понять, почему кого-то она пугает. Потому я могу убить с легким сердцем, но никогда не украду и сантима, лежи он даже у меня под рукой. — Он пожал плечами, будто ему самому трудно было понять себя. — Знаю, что мало найдется людей, которые сумеют меня понять. Однако так я живу. И какое мне дело до всех остальных сучьих детей, которые шатаются по свету?! Я останусь таким, каким родился, даже если мне придется расплатиться жизнью за свои принципы. Ты это понимаешь?
Хусто Гаррига закончил ужин и, закурив сигарету, выпустил толстую струю дыма. Затем он потушил спичку и скорчил гримасу, которая могла означать что угодно.
— Пытаюсь понять… — произнес он. — И знаешь, я даже понимаю, но, клянусь тебе, мне это стоит огромного труда! — Он весело улыбнулся. — В конце концов, кого это волнует? Это твоя жизнь, и ты делаешь с ней что хочешь. Сейчас же я хочу только одно: встретиться с четырьмя лучшими проститутками в городе и закатить оргию наподобие той, что мы устроили, когда нам дали целую неделю отпуска в Рифиеме. Ты помнишь?
Дамиан Сентено тоже улыбнулся, слегка распахнул свою зеленую, военного покроя рубаху, с которой не расставался с тех самых пор, как покинул Легион, и провел пальцем по глубокому шраму.
— Ну как не помнить? — ответил он. — Это первое, что я вспоминаю каждое утро. Как же ловко управлялся с ножом этот тип из Сеговии! Если бы я не изловчился, он бы доставил мне много неприятностей. И все из-за одной шлюхи, которая даже не умела сосать! Интересно, что с ней?