Осознавать свою исключительность было весьма лестно, что ни говори, но, с другой стороны, какая разница? Для того чтобы доить корову и готовить сыры, высокого Щ не нужно.

— Но, директриса Уикхем, завтра — мой последний день в Аталанте. Разве мама вам ничего не сказала? В четверг я уезжаю в Борландскую академию.

Директриса Уикхем нахмурилась.

— Вообще-то для меня это новость,— сообщила она, снимая трубку.— Мне необходимо переговорить с твоей мамой. Ты ведь меня извинишь?

— Разумеется,— пожала плечами я. Что бы уж она ни спланировала там на мой счет, все равно все пошло прахом.

Я вышла в коридор. Доподлинно я знала одно: через сорок восемь часов я окажусь в Западной Виргинии. Протестовать нет смысла. Как только Иррегуляры узнают правду, в Нью-Йорке мне будет делать нечего.

Я опрометчиво выдала важную тайну человеку практически незнакомому, наивно полагая, что никакими последствиями мне это не грозит. А теперь Город-Призрак, того и гляди, будет обнаружен — и все из-за меня!

Не найдя в себе сил взглянуть в лицо Бетти, я решила прогулять ее урок и направилась в библиотеку. Уселась за терминал и собралась уже напечатать чистосердечное признание. Задела локтем мышь — и экран осветился. Предыдущий пользователь читал ежедневную колонку светских сплетен онлайн. Заметка в «Нью-Йорк пост» сообщала, что королева Ливия Покровская намерена вскорости вернуться в город, дабы отыскать свою давно утраченную племянницу. Я вошла в свою почту и призадумалась, не касаясь пальцами клавиш. Меня неизбежно ждет опала; но, хотя недолго мне осталось числиться в рядах Иррегуляров, я должна помочь им, пока могу. Я скопировала колонку сплетен и послала ее Кики, затем открыла новую страницу и ввела сетевой адрес художественного музея Метрополитен.

Экспозиция «Императрица пробуждается» пришла на смену выставке под названием «От Венеры до Варгаса[29]: торжество женской красоты». Я ни минуты не сомневалась, что подборка имела большой успех. На то, чтобы идентифицировать картину, которую на моих глазах переносили с места на место, много времени не потребовалось. «Одалиска в гризайли»[30]оказалась еще прелестнее, нежели мне запомнилось. Я распечатала цветную копию, но не усмотрела в ней ровным счетом ничего подозрительного; за плечом у красавицы торчала разве что подушка. Пролистав фотографии других выставленных работ, я обнаруживала все новых и новых обнаженных дам, что томно возлежали на диванах, наслаждались пикником на природе и резвились в парках. Судя по этой подборке, нагишом, в чем мать родила, можно было поразвлечься на славу — всех доступных способов и не перечислишь! Подавив зевок, я отлистала еще несколько страниц — и обнаружила изображение дебелой блондинки, глядящейся в зеркало. Мне даже на имя художника смотреть не понадобилось. Именно эту картину описывала Сю Фа. Ее-то девочка и скопировала.

Я едва успела распечатать экспонаты выставки, как прозвенел звонок. Я вихрем пронеслась по коридорам, ловко лавируя в толпе, и перехватила-таки Бетти перед началом следующего урока.

— Ну и очень зря ты мою лекцию прогуляла,— надулась Бетти.— Ты узнала бы немало всего полезного.

— Извини, но я времени зря не теряла. Я раздобыла тебе распечатки картин с предыдущей выставки, той, что была демонтирована ради «императрицы». Приглядись-ка повнимательнее вот к этим двум: они по-прежнему висят в музее Метрополитен. Вдруг заметишь что-нибудь странное?

— Ну, ты хотя бы намекни, что с ними не так?

— Не могу,— вздохнула я.— Это лишь смутное подозрение, не более. Мне бы хотелось, чтобы ты взглянула на полотна свежим взглядом.

— О’кей. Я буду ждать тебя в женском туалете в перерыве на ланч.— Бетти забрала распечатки и затолкала их в сумочку.— Кстати, я тут краем уха слышала, как твои одноклассницы сплетничают насчет Уны.

— Правда? — Последние дни я была слишком занята, чтобы обращать внимание на свежие пересуды.

— Ага. Похоже, наша Уна ныне — почетная гостья. Все богатенькие родители спят и видят, как бы зазвать доченьку Лестера Лю на обед или ужин.

— И кто б удивился.

— Да, но есть одно «но». По всей видимости, Уна ни одного приглашения так и не приняла. Всем надменно отказывает.

— Умный ход, что и говорить. Отказ-другой только еще больше их раззадорит. Эти лизоблюдки, охотницы за знаменитостями, никого так не уважают, как снобов. Все это — часть тонко продуманного плана.

— Да, наверное. Просто ужасно обидно думать, что Уна и впрямь оказалась предательницей,— горестно вздохнула Бетти.

Несколькими часами раньше я не удержалась бы от ехидного замечания. А теперь вот придержала язык. Уна не единственная, кто предал доверие Иррегуляров.

Звонок возвестил время ланча. Я по-быстрому разжилась в кафешке сэндвичем с хумусом[31]. Впилась в него зубами — и содержимое так и брызнуло во все стороны. Я как раз отстирывала со свитера пренеприятное пятно, когда вошла Бетти — с таким видом, словно привидение увидела. Глаза остекленели, длинный черный парик сбился на сторону, бриллиантового кольца в носу недоставало. Какая-то семиклашка притормозила на полпути к рукомойнику и остолбенело вытаращилась на Бетти.

— Волосы поправь,— не размыкая губ, прошипела я.

— А? — Ощущение было такое, словно я пробудила Бетти от транса.

— Посмотри на себя в зеркало,— потребовала я.— Что с тобой такое? — не отставала я, пока Бетти приводила в порядок костюм.

Бетти неотрывно глядела куда-то в пространство. Я уж прикидывала, не похлопать ли ее по щекам, как это делают в фильмах.

— А ты ступай, нечего тебе здесь делать,— рявкнула я на семиклашку (руки она уже домыла).

— Я видела «Одалиску в гризайли»,— наконец вымолвила Бетти.

— Да? И что?

— Ты была права. Там и впрямь есть нечто такое, чего быть не должно. За плечом у женщины. Если смотреть на картину прямо, то ничего не видно. Нужно встать под определенным углом.

— Анаморфоз! — Как приятно было убедиться, что галлюцинациями я не страдаю!

— Ана — что?