Усталый и вспотевший, Джим прошел к своему фургону.

– Ванну! И горячую воду! – крикнул он Заме.

– Веланга уже все приготовила, – неодобрительно сказал Зама.

«Ну, по крайней мере я знаю, на чьей ты стороне», – с горечью подумал Джим, но настроение его улучшилось, когда он обнаружил, что его ждет ванна с горячей водой, а рядом лежат мыло и чистое полотенце. Выкупавшись, он пошел к кухонному навесу.

Луиза возилась у костра. Джим все еще был слишком обижен, чтобы поблагодарить ее или признать ее жест извинения – приготовленную ванну. Когда он вошел на кухню, она быстро взглянула на него и тут же отвела глаза.

– Я подумала, ты не откажешься от глотка голландского джина, который тебе дал отец.

На столе ждала бутылка с джином. Джим впервые видел джин после расставания с семьей. Он не знал, как отклонить ее предложение и объяснить, что не хочет туманить свой разум спиртным. Он напился всего раз и очень об этом жалел. Тем не менее он не хотел осложнять положение и поэтому налил себе немного джина и неохотно выпил.

Луиза поджарила на ужин свежее мясо антилопы, добавив засахаренный лук и травы – по рецепту Сары. Джим набросился на еду, и настроение его настолько улучшилось, что он смог поблагодарить Луизу:

– Не только отлично застрелено, но и прекрасно зажарено.

Но дальнейший разговор вышел натянутым и прерывался минутами напряженного молчания. Мы так близко подошли к тому, чтобы стать друзьями, про себя горевал он, допивая кофе.

– Я спать. – Он встал раньше обычного. – Как ты?

– Хочу заняться дневником, – ответила Луиза. – Для меня день был особенный. Моя первая охота. И что еще важнее, я обещала твоему отцу не пропускать ни одного дня. Лягу позже.

Он оставил ее и прошел к своему фургону.

По вечерам фургоны составляли квадратом и промежутки между ними заполняли ветвями колючих деревьев, чтобы удерживать домашних животных внутри и не пропускать хищников. Фургон Луизы всегда стоял рядом с фургоном Джима, так что их разделяли только два слоя парусины. Так Джим всегда мог успеть, если Луиза нуждалась в его помощи, а еще, лежа в своих постелях, они могли разговаривать.

Этим вечером Джим лежал без сна, пока не услышал ее легкие шаги, приближавшиеся со стороны кухни, и не увидел, как вдоль фургона мелькнул свет ее лампы. Позже он слышал, как она переодевается на ночь. Шорох одежды вызывал смущающие картины, и Джим безуспешно пытался отогнать их. Потом он слышал, как она расчесывает волосы – каждое прикосновение щетки напоминало легкое дыхание ветра в пшеничном поле. Наконец кровать скрипнула, принимая ее тяжесть. Наступила долгая тишина.

– Джим. – Голос тихий, почти шепот. Джим заволновался. – Джим, ты не спишь?

– Нет.

Собственный голос показался ему слишком громким.

– Спасибо, – сказала она. – Не могу вспомнить, когда мне было так хорошо.

– Мне тоже понравилось.

Он едва не добавил «Если не считать…», но сдержался.

Они молчали так долго, что он решил, что Луиза уснула, но она снова прошептала:

– Спасибо за твою мягкость.

Он ничего не ответил, потому что отвечать было нечего. И долго лежал без сна, боль постепенно сменялась гневом. «Я не заслуживаю такого обращения. Я все отдал ради нее, отказался от дома и семьи. Я стал преступником, чтобы спасти ее. Она обращается со мной так, словно я отвратительная ядовитая гадина. А потом засыпает как ни в чем не бывало. Я ненавижу ее. Жаль, что я ее встретил».

Луиза неподвижно лежала в постели. Она не спала. Она знала, что ему слышно каждое ее движение, и не хотела, чтобы он понял, что она не может уснуть. Ее терзали сознание вины и раскаяние. Она чувствовала себя в неоплатном долгу перед Джимом. И хорошо понимала, чем он пожертвовал ради нее.

Вдобавок он ей нравился. Невозможно было испытывать к Джиму другие чувства. Он полон сочувствия, бодр, силен, изобретателен и надежен. Когда он был рядом, Луиза чувствовала себя в безопасности. Ей нравилась его внешность – такой большой, сильный, с открытым, честным лицом. Он умел заставить ее рассмеяться. Она улыбнулась, вспомнив, как он повел себя, когда она прострелила его шляпу. У него своеобразное чувство юмора, которое она научилась понимать. Он мог так пересказать события дня, что она удивленно смеялась, хотя сама была их свидетелем. Она чувствовала, что он ее друг, когда называет ее Ежиком и дразнит в грубоватом, почти непостижимом английском стиле.

Даже сейчас, когда он дуется, приятно сознавать, что он рядом. Часто ночами, услыхав необычные дикие звуки: болтовню гиен или рев львиного прайда, она пугалась до смерти. Тогда он негромко разговаривал с ней через стены фургонов. Его голос успокаивал, снимал страхи, и она могла снова уснуть.

И еще ее преследовали кошмары. Ей часто снилось, что она снова в Хоис-Брабанте; она видела треножник и шелковые веревки, видела при свете свечей темную фигуру в костюме палача, черные перчатки и кожаную маску с прорезями для глаз. Когда наваливался такой кошмар, ее захватывали темные фантазии, и только голос Джима будил ее, спасал от ужаса.

– Ежик! Проснись! Все в порядке. Это только сон. Я здесь. Я не допущу, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое.

Она всегда вырывалась в явь, испытывая глубокую благодарность.

С каждым днем он нравился ей все больше, и она доверяла ему. Но не могла позволить прикоснуться к себе. Даже в самых обычных бытовых контактах, когда он поправлял ее кожаное стремя и касался лодыжки, когда он передавал ей ложку или чашку с кофе и их пальцы соприкасались, она испытывала страх и отвращение.

Как ни странно, но на расстоянии он привлекал ее. Когда Джим ехал рядом с ней и она ощущала его теплый мужской запах, слушала его голос и смех, это делало ее счастливой.

Однажды она столкнулась с Джимом неожиданно, когда он мылся в реке. Он был в штанах, но кожаную куртку и рубашку оставил на берегу; он набирал воду в горсти и поливал голову. Джим стоял к Луизе спиной и ее не видел. Несколько долгих мгновений, прежде чем отвернуться, она смотрела на гладкую безупречную кожу его спины. Она резко контрастировала с загорелыми руками. Мышцы под светлой кожей четко выделялись и меняли форму, когда он поднимал руку.

Луиза снова испытала необычное ощущение, дыхание ее участилось, вспомнились тающая тяжесть внизу живота и то расплывчатое стремление, которое разбудил в ней Коэн ван Риттерс, прежде чем погрузить в пучину своих порочных фантазий.

«Не хочу, чтобы это повторилось, – думала она, лежа в темноте. – Не могу разрешить мужчине опять коснуться меня. Даже Джиму. Хочу, чтобы он был моим другом, и только. Я уйду в монастырь. Для меня это единственное спасение».

Но в глубине дикой Африки нет монастырей, и в конце концов Луиза уснула.

Ксиа привел Котса и его отряд охотников за наградами назад, к лагерю, где они лишились лошадей и откуда они начали долгое возвращение в колонию. С той ночи миновало много недель, в горах прошли сильные дожди и бушевали ветры. На взгляд любого, кроме Ксиа, природа уничтожила все следы.