Она, генерал следопытов Сильвана Ветрокрылая, была выставлена перед своими сородичами как пример того, что их ждет, если они не сдадутся. Они не сдались, и за это она горячо любила их, даже тогда, когда темный хозяин заставлял ее служить ему.

Так пал он, сверкающий, прекрасный город магии, его великолепие разбилось и рассыпалось обломками, когда армия нежити – Плеть, как она слышала, называл их Артас с чувством извращенной привязанности в голосе, – продолжала наступать. Как и прежде, Артас поднимал павших на службу, и если бы у Сильваны еще было сердце, оно бы разбилось при виде того, как столь много друзей и любимых волочилось бок о бок с ней, бессмысленно послушных. Они шагали через город, рассекая его надвое мерзким фиолетово-черным шрамом, и его жители, сгибаясь к собственным ногам, с ранами, раздробленными черепами, волоча за собой выпущенные внутренности, тащились за ними.

Она надеялась, что канал между Луносветом и Кель’Данасом станет неодолимой преградой, и на мгновение эта надежда будто осуществилась. Артас натянул поводья, уставившись на блистающую в лучах солнца синюю воду, и нахмурился. Мгновение он сидел на своем неестественном скакуне, хмуро сведя белые брови.

– Ты не можешь заполнить трупами этот канал, Артас, – Сильвана злорадствовала. – Здесь и целого города не хватит. Здесь ты остановишься, и твое поражение сладко.

А потом то существо, что было когда-то человеком и, по всеобщему мнению, хорошим человеком, обернулось и усмехнулось в ответ ее надоедливым словам неповиновения, отправляя в приступ агонии и вырывая из бесплотных губ новый режущий души крик.

Он нашел решение.

Он швырнул Ледяную Скорбь к берегу, почти с восторгом наблюдая, как она крутилась – один оборот за другим, – чтобы приземлиться, вонзившись острием в песок.

– Внемлите Ледяной Скорби...

Сильвана тоже слышала его, голос Короля-лича исходил от нечестивого оружия, когда перед ее пораженным взором вода, плещущаяся у исписанного рунами клинка, начала оковываться льдом. Льдом, который он, его воины и орудия могли пересечь.

Они боролись на Кель’Данасе, боролись всем, что в себе имели. Когда перед Артасом появился Анастериан, его пламенная магия пронеслась опустошением по ледяному мосту рыцаря смерти, но Артас оправился. Он нахмурился, сверкнув глазами, обнажил Ледяную Скорбь и устремился к эльфийскому королю.

Даже если она отчаянно надеялась, что Анастериан одолеет Артаса, Сильвана знала, что он не сумеет. Три тысячелетия покоились на этих плечах. Белому цвету волос, ниспадавших почти к самым ногам, причиной была не темная магия, а старость. Некогда он был могучим воителем, и до сих пор был мощным магом, но ее новому призрачному взору открывалась в нем некоторая хрупкость, которой она не замечала, когда еще дышала. Но он стоял, в одной руке его древнее оружие, Фело’мелорн, “Удар Пламени”, в другой – посох с блистающим кристаллом.

Артас рубанул, но Анастериан уже не стоял перед мчащимся во весь опор скакуном. Каким-то образом, быстрее, чем Сильвана могла заметить, он припал на колено, взмахнув Фело’мелорном, и в ровном ударе по передним ногам коня начисто отсек их. Конь разразился криком и рухнул вместе со своим седоком.

– Непобедимый! – кричал Артас, выглядя так, будто его скрутил приступ боли, в то время как мертвая лошадь каталась по земле, пытаясь подняться, две недостающие ноги не давали ей. Сильване это показалось странным боевым криком, если учесть, что Анастериан лишь получил преимущество. Но лицо, которое Артас обратил к королю эльфов, было полно нагой ярости и боли. Теперь он выглядел почти человечным, тем, кто видел что-то любимое им в муках. Он с трудом поднялся, в смятении оглядываясь на коня, и на дикий миг Сильване подумалось, что, может быть...

Древнее эльфийское оружие не чета руническому клинку, Сильвана знала, оно не сравнится с ним, не сможет. Оно с лязгом треснуло, когда два меча столкнулись, и отсеченный осколок, бешено вращаясь, отлетел прочь, когда пал Анастериан, а его душа была оторвана от него и поглощена мерцающей Ледяной Скорбью, как было и со многими другими.

Он распластался на льду, безвольный, в ширящейся луже крови, с белыми волосами, разметанными, словно саван, когда Артас устремился к мертвому коню и принялся прилаживать отсеченные ноги, ставя на место кости, в то время как тот подпрыгивал вокруг него, тыкаясь мордой. И Сильвана, хоть знала, что это причинит боль тем, кого она еще любила, не смогла снести тяжесть боли, мучений, горящей и полной ненависти к Артасу и всему, что он сделал. Ее голова запрокинулась, она развела руки, открывая рот, и из ее неосязаемого горла исторгся крик, прекрасный и ужасный одновременно.

Она кричала и прежде, когда он ее пытал. Но то была лишь ее собственная боль, ее мука. А это было большим. Пытка, агония, да, но еще больше, чем это, ненависть столь непомерная, чистая. Она слышала, как другие крики боли смешивались с ее собственным, видела, как эльфы падали на колени, зажимая кровоточащие уши. Некоторые падали, их броня растрескивалась и осыпалась зазубренными обломками, сами кости ломались под плотью.

Даже Артас на минуту уставился на нее, его белые брови сошлись вместе в оценивающем выражении. Она хотела остановиться. Хотела заставить себя замолчать, заглушить этот крик разрушения, который лишь помогал тому, кого она столь страстно ненавидела. Наконец, он истончал, стерся под ее болью, и Сильвана, банши, болезненно безмолвная, рухнула наземь.

– Воистину, ты прекрасное оружие, – прошептал Артас. – И, может статься, обоюдоострый клинок. Я буду следить за тобой.

Ужасная армия двигалась. Артас достиг плато. Он добрался до него и вырезал тех, кто охранял Солнечный Колодец, заставив ее участвовать в резне. А потом он обрушил на ее народ последний ужас, пройдя к величественному бассейну сияния, которое тысячелетия поддерживало кель’дораев. Рядом с ним, ожидая, стояла фигура, которую Сильвана узнала – Дар’Кхан Дратир.

Да, именно он предал Кель’Талас. На его ухоженных руках, даже больше, чем на руках Артаса, была кровь тысяч. В ней бушевала ярость. Она смотрела, как мерцание, которое, как она знала, было золотистым, играло на чертах Артаса, смягчая их и давая притворную теплоту. Потом он вытряхнул содержимое изысканно изготовленной урны в воды, и свечение изменилось. Оно начало пульсировать и скручиваться, и внутри, в центре водоворота испорченного магического мерцания...

…Тень…

Даже после всего, свидетелем чего она стала в этот черный день, после того, чем она стала, Сильвана была поражена тем, что восстало из оскверненного Солнечного Колодца, поднимаясь и вздымая руки к небесам. Рогатый смеющийся скелет с пылающими огнем глазницами. Вокруг него извивались цепи, его пурпурные одежды трепетали с каждым его движением.

– Я перерожден, как и было обещано. Король-лич даровал мне вечную жизнь!

Так все было ради этого? Ради воскрешения этой одной-единственной сущности? Вся резня, пытки, ужасы, порча необъяснимо ценного и жизненно важного Солнечного Колодца, разрушение тысячелетнего уклада жизни – ради этого?