— Я баню заказал, — сказал тихо. — Пойдем завтра, ага…

И попытался приобнять ее за талию, просунув ладонь под майку. Она не отстранилась, сидела, как будто ничего не происходило.

— Да, баня — это хорошо. Нам после поезда самое то — помыться, — говорила, не скрываясь.

— Настя! Настя! Настя! — вдруг жалобно запричитала Надежда Игоревна. Она стояла у стола, обмерев, будто увидела змею.

Костя вздрогнул и отдернул руку.

— Что такое? — Настя рывком вскочила с кровати.

Крупный, черный с красными крыльями кузнечик сидел на столе возле бутербродов и стрекотал, перебирая лапками. Настя махнула рукой — кузнечик по большой дуге пролетел через комнату, упал за кроватью и застрекотал там. Из разных углов ему тут же ответили несколько других голосов.

— Ну чего ты испугалась? Всего лишь кузнечик.

— Настя, я боюсь. Тут их так много. Как тут спать?

— Не бойся, они не кусаются. Ты устала просто.

— А вдруг в уши заползут?

— Глупости, что им там делать. Сядь, успокойся. Вот так.

Она разговаривала с ней, как с ребенком. Костя почувствовал себя лишним. Он откинулся на кровати. Поднявшаяся было внутри волна медленно опадала. Ему стало ясно, что сегодня точно ничего не получится.

Но наутро он проснулся в хорошем настроении. Ему опять как будто что-то улыбалось. В конце концов, она здесь, и разве они не смогут найти возможность остаться вдвоем? База пустая, будни. Нет, все должно получиться.

Утро было пасмурным, ветреным, но без дождя. Он купил дрова у сторожей. Получил охапку поленьев, какими топят печь. Весело рубил их у входа, забавлялся сам, забавлял женщин. Ветер быстро гнал облака, рев рек по-прежнему закладывал уши. Костер сложили в укрытии, под скалой, метрах в тридцати от домика. Местечко было неприветливое, Надежда Игоревна озиралась, не отходила от Насти. А Костя чувствовал в себе какую-то силу, был весел и разговорчив. После завтрака потащил всех гулять к скалам, показать петроглифы.

— Человек здесь жил с незапамятных времен, — говорил Костя, входя снова в привычную роль. — Еще в раннем каменном веке. Он рисовал, что видел. В основном животных, предмет охоты. По ним мы можем судить, что фауна здесь практически не изменилась.

Рисунки на местных камнях не очень впечатляли — несколько коз, полустертых, плохо заметных. Не знаешь, где они, так пройдешь мимо, хотя камень стоит возле самой тропы. Надежда Игоревна трогала их ладонью. Потом задирала голову и смотрела на красные скалы: причудливые, сплющенные камни, как будто блины, громоздятся над головой. Кусты барбариса и акации, узловатый длиннолапый можжевельник, цепляясь за камни, росли над обрывом.

По пути назад Костя велел собирать хворост, и Надежда Игоревна взялась за это дело с рвением. Очень скоро с трудом обнимала охапку, не могла взять новых веток. Настя велела прекратить собирать, Надежда Игоревна даже как будто надулась, шла за Костей, не отставая, но ничего не спрашивала. А он, поймав на себе ее взгляд, вдруг понял, что это напоминает ему. Надежда Игоревна смотрела так вкрадчиво, так неотрывно. Но сегодня в ее глазах было больше доверия, даже какое-то восхищение. Так смотрят дети, которые растут без отца, на мужчину, вдруг появившегося возле матери. Костя понял это и смутился.

— А вон туда, на гору, на рассвете выходят медведь и олень. Во-он там, — сказал он и показал на лесистую гору над ущельем. — Если встать рано, их можно разглядеть. Как они на обрыв выходят: то медведь, то олень.

Они дошли до домика. Экскурсия была окончена, Настя вошла внутрь. Костя хотел идти следом, как Надежда Игоревна остановила его:

— Что, правда?

Она застыла и пялилась на гору, а лицо у нее было такое, что и не описать одним словом: и восторг там, и удивление, и недоверие, и какое-то детское, потаенное счастье.

— Что правда? — не понял Костя.

— Правда выходят? И их можно увидеть? Правда, правда? — Голос у Надежды Игоревны был такой трогательный, это так не шло к ее лицу, что у Кости мурашки побежали.

— Конечно, правда, я вам что, сказки рассказываю? Люди видели, раз говорят, — сказал он, раздосадованный, и пошел в домик. Понятия он не имел, выходит ли там кто на обрыв. Да и как их с такого расстояния увидишь, хоть медведя, хоть оленя. Разве что в бинокль смотреть.

В домике от досады смелый Костя попытался Настю обнять. Привлекая к себе, прижался губами к губам, и Настя почти сразу их приоткрыла, глубоко вдохнула. В нем уже все ликовало и какие-то мутные жаркие волны уже заходили под кожей, как вдруг сзади раздался голос Надежды Игоревны:

— Костя, а какой он?

Костя отпрянул, как застуканный подросток, даже губы принялся вытирать тыльной стороной ладони.

— Олень — какой? С рогами? Правда: с большими рогами?

Ее голос не изменился. Она как будто не заметила, что он делал тут с ее дочерью. Или, может быть, издевается? Костя не мог выговорить ни слова. Настя прыснула. Надежда Игоревна повторила вопрос про оленя.

— С рогами, мама, с рогами, — сказала Настя, прошла мимо него и вывела Надежду Игоревну наружу. — Пойдем, посмотрим вместе.

— Не-ет, сейчас они не выйдут, это на рассвете надо смотреть. Костя сказал, на рассвете, — с оттяжкой и звенящей надеждой — а вдруг все-таки выйдут? — говорила Надежда Игоревна, а Костя чувствовал, как все в нем опадает.

— А вдруг сейчас появятся? Вон там, да? Далековато, — ворковала Настя. Костя опустился на стул.

— Настя, Настя, а ты знаешь, мне здесь нравится. Ведь мы побудем здесь еще, правда? Побудем еще… Я рано-рано завтра встану, обязательно их увидеть чтоб.

Днем пошел дождь. Они сидели в домике, почти не разговаривали. Настя принялась резать салатик на обед, села за стол и увидела в окно, как мимо домика прошли шестеро сплавщиков, неся большую надувную лодку над головами. Под дождем эти люди в ультраярких комбинезонах были похожи на инопланетян, которые перетаскивали свою летающую тарелку.

Они перекусили, и Настя стала укладывать маму спать. Ей полагался послеобеденный сон. Надежда Игоревна канючила, но аргумент, что гулять все равно не пойдут в такую погоду, подействовал. После недолгой болтовни наконец она замолчала, заснула или сделала вид, и Настя отошла от кровати. Села напротив Кости, и какое-то время они глядели друг другу в глаза. Настины улыбались. Костя был равнодушен и мрачен после того, что случилось утром.

— Скучно здесь, — сказала Настя тихо. — Надо было хоть радио с собой взять. Магнитофон.

— Угу, — отозвался Костя.

— А что — угу? У тебя нет? Так хоть бы сам спел, — она смеялась. — Помнишь, как в прошлом году. «Под небом голубым есть город золотой…» Помнишь?

— Гитары нет, — буркнул Костя.

— Гитары нет, — передразнила она, поднялась, будто собирала со стола посуду, прошла сзади, вдруг остановилась, и он ощутил затылком тепло ее живота. — В прошлом году это тебе не мешало, — тихо, с легкой насмешкой сказала Настя, и в нем все потянулось на этот ее особый голос. А она уже отошла и стала мыть тарелки в тазике, напевая тихонько и немного фальшиво высоким голосом: