только и говорят о вашей операции, — продолжал Рэм Николаевич, отстраняясь от врача и похлопывая его по плечу. — Блестяще! Поздравляю!

— Спасибо, — смутился Шовкопляс.

— Насколько я помню — Игорь Андреевич? — сделал шаг к следователю Мелковский и протянул руку.

Чикурову ничего не оставалось делать, как ответить на рукопожатие.

— Извините, — спохватился хирург, — что сразу не догадался представить… Рэм Николаевич Мелковский.

— Полноте, — отмахнулся тот. — С уважаемым следователем по особо важным делам мы пару раз в одни и те же часы обедали в столовой Прокуратуры Союза… Не припомните? — спросил он.

— Да–да, — кивнул Чикуров. Кажется, он действительно видел Мелковского именно там.

— Знаете, когда я рассказываю своим друзьям о столовой Прокуратуры СССР, мне не верят.

— Это почему же?

— Ну, там как–то все просто: один зал, один порядок для всех — и для генералов, и для рядовых. Все с подносами стоят, все за собой посуду убирают… В общем, не то, что в некоторых ведомствах, где даже в столовой все по чинам да рангам расписано: кому официантка принесет, а кто самообслуживанием обходится… Но я, кажется, отвлекся… Мы ведь с вами, Игорь Андреевич, заочно знакомы, — продолжал журналист. — Надеюсь, Надежда Максимовна говорила вам обо мне?

— Н–нет, — растерялся Чикуров, подумав: может, и говорила, да он забыл.

— Странно, — пожал плечами несколько обескураженный Мелковский. — А она уверяла… Я ведь давал репортаж о выставке «Мода–84“. Коллекции Надежды Максимовны были посвящены почти пятьдесят строк. — Он повернулся к Шовкоплясу: — Модели на уровне лучших мировых стандартов! Не хуже, чем у Диора, честное слово! Кстати, Игорь Андреевич, я чуть не забыл передать вам от Надежды Максимовны, — снова обратился к следователю Рэм Николаевич и, достав из внутреннего кармана пиджака глянцевитый четырехугольник мелованной бумаги, с почтением протянул Чикурову.

Тот взял, поблагодарил.

Это была хорошо знакомая ему визитная карточка Нади. Такие дорогие ему имя, отчество и фамилия. На четырех языках — русском, английском, немецком и французском (по своей работе ей приходилось общаться с представителями зарубежных фирм). На визитке быстрым почерком, известным Чикурову до мельчайших штрихов и загогулинок, было выведено:

«Игорь, вернулась в Москву досрочно из–за болезни мамы. Звони. Надя“.

«Даже «целую“ нет, — отметил про себя Чикуров. — Впрочем, вероятно, из–за того, что передавала послание через малознакомого человека“.

— Ну что, товарищи, — обратился к хирургу и следователю Мелковский, — пообедаем?

— Что вы, Рэм Николаевич, у меня через пятнадцать минут операция, — посмотрел на часы Шовкопляс.

— Жаль, — искренне огорчился Мелковский. — Придется нам вдвоем, Игорь Андреевич…

И он показал на «Волгу“. Чикуров мгновение колебался. Перевесило желание узнать о Наде.

Попрощавшись с хирургом, сели в машину. Чикуров успел заметить, что номер у машины был московский, служебный.

— Может, в «Трактир“? — обратился к Чикурову Рэм Николаевич.

— А что это такое?

— Не волнуйтесь, — улыбнулся Мелковский. — Отличный уютный ресторанчик. Не хуже, чем подмосковные «Русь“ или «Иверия«… Правда, ехать с полчасика.

— Пожалуй, столько времени у меня не будет, — сказал Игорь Андреевич. — Давайте в гостиницу «Приют“.

Мелковский сделал знак водителю. Машина отъехала от больницы.

Мысли Чикурова были далеко. В Москве.

«Да, не везет нам с Надей на встречи, — невесело размышлял он. — Ожидал, что хоть в Молдавии свидимся. Собрался в Кишинев, а она уже в столице“.

— Где вы виделись с Надеждой Максимовной? — спросил он у Мелковского.

— Понимаете, забежал вчера перекусить в ЦДРИ, смотрю, работники Дома моделей обедают, — принялся объяснять Рэм Николаевич. — Директор, ведущие модельеры… Директор — мой старинный приятель, позвал к своему столу. Разговорились. Надежда Максимовна, узнав, что я еду в Березки и увижу вас, черкнула пару слов на визитке…

Центральный Дом работников искусств… Сколько раз Чикуров обедал там с Надей… Ему хотелось расспросить Мелковского, делилась ли она, что с матерью, но постеснялся. А журналист продолжал:

— Вы, кажется, и познакомились с Надеждой Максимовной в ЦДРИ?

«Господи, вам и это известно!“ — чуть не вырвалось у Чикурова, но он лишь молча кивнул.

— Да, иной раз первая встреча может сильно поразить, — мечтательно произнес Мелковский. — Вы знаете, Лев Толстой, когда увидел старшую дочь Пушкина, Марию Александровну Гартунг, настолько проникся ее обаянием, живостью и изяществом, что вывел ее в образе Анны Карениной. В первоначальных набросках к роману она была у Толстого не Каренина, а Гагина, Пушкина… Любопытно, не правда ли?

Мелковский сидел вполоборота к следователю, небрежно положив руку на спинку переднего сиденья. Выглядел Рэм Николаевич очень респектабельно, чему немало способствовала шикарная обстановка салона машины — белая с красным обивка и чехлы из пурпурного бархата в крупный рубчик. Тут же был красный аппарат радиотелефона, а над задним сиденьем — колесики стереомагнитофона.

— Интересно, — согласился Игорь Андреевич и решил переменить тему: — Вы давно знаете Шовкопляса?

— Лет пять. Прекрасный хирург! Сама аккуратность, скрупулезность и четкость. А в жизни удивительно рассеян. — Мелковский улыбнулся. — Хорошо, что не в своем деле… Знаете, какой курьезный случай произошел в одной из больниц города Канны? Делали рентгеновский снимок головы одному пациенту, который жаловался на сильную мигрень. И что вы думаете? Снимок показал, что у бедняги в голове находится отвертка!

— Да ну? — поразился Чикуров.

— Вот такая! — Рэм Николаевич развел ладони сантиметров на двадцать. — Однако вскоре выяснилось, что отвертка не в голове больного, а в самом рентгеновском аппарате. Механик оставил нечаянно…

Подъехали к гостинице, зашли в ресторан. Метрдотель встретил Мелковского подобострастно, сам проводил к укромному столику.

— Скажите, Рэм Николаевич, — не выдержав, спросил Чикуров, — вас действительно знают везде?

— Не везде, — засмеялся журналист. — На островах Фиджи, например, никто не знает.

— Какое упущение с их стороны, — с иронией заметил Чикуров.

— А что вы хотите, Игорь Андреевич, — уже серьезно сказал Мелковский, — я больше двух десятков лет в прессе… Начинал с небольших информашек. Дадут в газете десяток строк, я и рад, готов до неба прыгать… Потом заметили, стали поручать серьезные репортажи, очерки, проблемные статьи… Весь Советский Союз объездил, как поется, с лейкой и блокнотом. Причем не считался с расстояниями, временем года, условиями… Кому, например, охота зимой на оленьих упряжках в далекое, забытое богом селение оленеводов, промысловиков? У того жена родила, у этого радикулит… Мелковский же всегда готов!.. Или летом в раскаленную пустыню к чабанам? Опять Мелковский! Это теперь не меня выбирают, а я решаю, куда и зачем ехать…

Подошел официант с подносом и стал расставлять блюда.

— За что люблю Березки — везде, даже в простых столовых, полно овощных блюд, — сказал журналист. — Неужели это трудно сделать и в Москве? А то сплошное мясо, мясо!.. Посмотрите: цветная капуста, кабачки, салаты, зелень! И всегда свежие, а не консервированные соки.

— Почему