— Все это так, Николя, но расскажите мне коротко и ясно, что натолкнуло вас на мысль о том, что мы имеем дело с убийством, ведь комната была заперта изнутри?

— Улик более чем достаточно. Состояние раны указывало на то, что выстрел был сделан post mortem. Затем — руки трупа. Вы не можете не знать, что на руке стреляющего из пистолета, особенно из тяжелого кавалерийского оружия, как в нашем случае, должны остаться следы пороха, часто он оседает и на лице. Руки и лицо виконта де Рюиссека были идеально чисты. И не забудьте о выражении ужаса на его лице.

— Разумеется, и я тому свидетель, — сказал Сартин, встряхнувшись, словно пытаясь избавиться от навязчивого образа.

— Были и другие непонятные детали, не ведущие ни к чему и лишь ставящие под сомнение любые догадки. Так, запах стоячей воды от одежды убитого, угольная пыль, налипшая на подошвы его сапог. Но определяющим оказалось другое — прощальное письмо, всего из двух слов, которые — заметьте — были написаны с заглавной буквы. Местоположение лампы на письменном столе, кресла, пера и чернильницы и даже поворот листа бумаги — все подтверждало мне, что человек, написавший эти несколько слов, был левшой.

— Но может быть, виконт де Рюиссек был левшой, вы же ничего о нем не знали.

— Совершенно верно, и я увидел, что выстрел был нанесен в шею с левой стороны. А для правши нанести себе такую рану было бы крайне затруднительно, если вообще возможно.

Месье де Сартин заволновался:

— Теперь я ничего не понимаю. Кто был левшой и кто — правшой?

— Послушайте дальше, — ответил Николя. — Правша может выпустить пулю в левую нижнюю часть собственной головы, только изогнувшись, к тому же он рискует промахнуться. Однако некоторое время спустя я обнаружил в туалетной комнате бритвенный прибор из серебра с перламутром. Осмотрев его, я понял, что он мог принадлежать только правше. Впоследствии я получил подтверждение: виконт де Рюиссек действительно был правшой. Однако когда первый неоспоримый факт был установлен, возник другой вопрос: был ли этот просчет убийцы случайным, или же он, предвидя расследование, хотел убедить нас, что убийца или тот, кто желал заставить нас поверить в версию самоубийства, — левша.

— К чему доказывать версию самоубийства, если так много деталей указывают на убийство?

— Так же, возможно, стоило обратить внимание на тот факт, что он не мог совершить самоубийство. Имеющий уши да услышит. Все это было только предисловие.

— Месье комиссар Ле Флош снова водит нас по лабиринту, повороты которого известны ему одному! — вздохнул Сартин.

— У меня были другие доказательства. Лакей в носках, заявивший, что он только что поднялся с постели, но его галстук был идеально завязан. И он не проявил никаких чувств, когда увидел труп. Вы это знаете, ведь вы были там, месье. Он делал все, и даже больше, чем необходимо, чтобы заставить нас поверить в версию самоубийства виконта. Он хватил через край, когда рассказывал о меланхолии своего хозяина. После вашего ухода я осмотрел библиотеку покойного, и меня заинтриговало ее содержимое. Шляпа убитого, вывернутая наизнанку и брошенная на кровать, также меня удивила — вы ведь знаете примету…

В тени послышался изумленный вздох Бурдо.

— Допрос Пикара, мажордома де Рюиссеков, подтвердил мои сомнения. Он почти ничего не видел и не мог точно знать, когда вернулся виконт. Он подтвердил мне, что лакей плохо влиял на своего господина. С другой стороны, я увидел в его поведении волнение и печаль человека, терзаемого сильным беспокойством. И наконец, в саду дворца я нашел следы и лестницу и с уверенностью смог объединить все эти факты.

— Но тогда вы еще не могли объяснить загадку запертой комнаты?

— Нет, месье. Разгадка осенила меня, когда мы с Бурдо тайно приехали в Гренель. Из страха быть обнаруженным нежданным гостем, я укрылся в шкафу, и это позволило мне понять, как все было на самом деле. Ламбер, лакей виконта, в одежде своего хозяина проходит перед полуослепшим мажордомом, поднимается наверх, закрывает за собой дверь и открывает окно своему сообщнику. Вдвоем они затаскивают тело виконта по приставной лестнице наверх, в комнату и имитируют картину самоубийства. Ламбер прячется в шкафу и выходит из него, когда мы уже находимся в комнате, в полутьме, и все наше внимание занято трупом. Игра была рискованной, но она стоила свеч.

— А граф де Рюиссек? Какое мнение о нем сложилось у вас после первого знакомства?

— Его реакция была не совсем та, что я ожидал. Мне показалось, что он слишком скоро согласился на вскрытие тела, как будто был уверен, что его не будет. Месье де Ноблекур позже раскрыл мне глаза на сложную натуру графа. Его прошлое, его известная всем преданность, его репутация, а также место при дворе, возле дофина и мадам Аделаиды, позволяли ему многое. Также я узнал от нашего друга о существовании младшего брата виконта: он готовился к постригу, однако вел жизнь, полную удовольствий, и не знал счета деньгам. Уезжая ночью из Гренеля, я получил через мажордома анонимное письмо, но все говорило о том, что оно написано мадам де Рюиссек. Она назначила мне встречу на следующий день в часовне Девы Марии, в кармелитском монастыре, чтобы «попросить совета».

— И там, как водится, ваш свидетель умирает. Сначала сын, потом мать и, наконец, отец.

— Тут не до шуток, месье. Не вызывающее сомнений убийство мадам де Рюиссек доказало существование в этом деле все того же левши. Настоящего левши или того, кто хотел им казаться. Это было подтверждено в присутствии свидетелей господином де Беркиньи, одним из ваших комиссаров, на первом осмотре тела. Я, как вы знаете, решил не объявлять об этом преступлении, которое могло сойти за несчастный случай. Сегодня, месье, я хочу, чтобы вы выслушали человека, у которого больше нет причин молчать. Это достойный ветеран войны. Я дал ему слово, что он не будет привлечен к суду. Мы можем только упрекнуть его за молчание, причина которого — преданность своим хозяевам. Бурдо, позовите сюда Пикара.

Бурдо открыл дверь кабинета генерал-лейтенанта и сделал знак привратнику, который пригласил старика войти. Он, казалось, постарел еще больше и опирался на палку. Николя пригласил его сесть.

— Месье Пикар, вы старый солдат и честный человек. Можете ли вы повторить то, в чем вы мне признались?

— Да, месье.

— Приезжал ли кто-либо еще в вечер трагедии во дворец де Рюиссеков до возвращения виконта?

— Конечно, месье, и я скрыл это от вас. Месье Жиль, то есть месье видам приехал, когда его родители уже уехали сопровождать мадам в Оперу. Он хотел поговорить с матерью и поднялся наверх, чтобы дождаться ее.

— Итак, возможно, что, приехав домой, она застала его в своих покоях? И увидел ли его граф, провожая мадам де Рюиссек в ее комнаты?

— Нет, месье. Граф не стал подниматься наверх, и потом, месье Жиль просил меня не говорить о его приезде. Он собирался спрятаться в том случае, если его отец поднимется в комнаты.

— Виделся ли он с графиней?