Зачем кто-то из слуг наврал, что он заходил в отцовский кабинет в тот день, когда пропала табакерка? И зачем сопляку конюху выдумывать историю про травмированного коня, когда из-за этого мальчишка может потерять работу?

Тот, кто пытался его оклеветать, очень хорошо знал все отцовские слабости.

– Отец, вы должны поверить мне. Я тут ни при чём! Кто-то интригует против меня.

Желваки на скулах у отца играли, он пытался взять себя в руки.

– В самом деле, Гастон. Когда дело касается тебя, всегда кто-то виноват. А кто виноват в том, что ты окучиваешь горничную Гвен?

К горлу Гастона подступила тошнота.

– Да, об этом я тоже знаю. Я довольно долго закрывал глаза на твои безобразия.

– Но она не та, кем кажется, – постарался убедить отца Гастон, делая шаг к столу, чтобы достать свиток с родословной. Агате он всё объяснит позже.

Отец схватил его за руку и со знанием дела произнёс:

– Они все такие, Гастон.

– Я покажу тебе... – Гастон попытался высвободиться, но отец держал его крепко.

– Пора тебе покинуть выдуманный мир, в котором ты живёшь, и ответить за свои поступки. А до тех пор... – Отец прерывисто вздохнул. – А до тех пор я не могу доверить тебе управление имением.

Произнеся этот страшный приговор, отец удалился и забрал с собой будущее Гастона.

Юноша схватил стул и с бессильным рёвом швырнул его в стену.

Кто-то его подставил. И он узнает кто, чего бы ему это ни стоило.

Глава 22

Агата

АГАТА ЕДВА ГЛЯНУЛА на письмо Гастона и бросила его в огонь. Он приглашал её провести время вдвоём в сторожке в лесу. Подальше от любопытных глаз, где он может не стесняться её компании. Девушка посмотрела, как бумагу охватывает бодрое янтарное пламя, края чернеют и сворачиваются, совсем как её сердце. Она не нужна Гастону. Он хочет всего лишь очередного преображения, которое сделает его ещё привлекательнее.

Агата закрыла глаза, пытаясь справиться с болью утраты. Не будет больше игривого обмена колкостями, не будет жарких прикосновений и поцелуев, от которых у неё перехватывает дыхание. Нужно порвать с Гастоном, чтобы защитить себя.

Но в своих чувствах она зашла уже дальше обычного увлечения. Она хотела большего, чем предусматривал их договор, – большего, чем выполнение условий сделки. Она хотела совместного будущего. Несмотря на неприглядные качества его натуры, эгоистичность, которая слишком часто заявляла о себе, он боролся с этими чертами характера и одерживал победу чаще, чем она предполагала.

Она влюбилась в лучшее в нём. Крепко влюбилась.

Агата с досадой отшвырнула корсет, который чинила, и заплакала в голос. Внутри вспыхнуло сияние, и девушка направила палец на брошенный предмет одежды. Нитки зашевелились, и края рваного шва соединили идеальные стежки. Слишком идеальные. Совсем как новый облик Гастона.

Почему она не может создать что-то естественное и реалистичное? Неужели всё, чего касается её магия, должно представлять собой безупречный идеал? Может быть, маму это тоже раздражало? Чтобы наложить заклятие, не привлекая внимания окружающих, достаточно лёгкого касания. Агата не знала, как выработать такой навык.

И всё же, кажется, Гастон уже был близок к физическому совершенству. В её представлении. Не это ли Бо называет эгоистическими желаниями? Нужно ли было превращать Гастона в идеал красоты?

Внезапно в уме завертелись слова пожилой женщины: «В эту ловушку легко попасть, милый».

От ощущения даже вю по спине у Агаты побежали мурашки. Странная доверительность. Обращение милый. Всё это выглядело знакомым, словно она наблюдала за этим диалогом в окно, а потом стала его участницей. Что это, пророчество? Или дурное предчувствие?

Агата поняла, что при первой же возможности нужно вернуться в город и поговорить с Бо. Она не уловила в разговоре чего-то очень важного.

Глаза щипало от слёз. Агата взяла корсет и стала распускать слишком аккуратные стежки. Рождественский маскарад состоится меньше чем через сутки, а ей ещё так много надо сделать, чтобы подготовить свою госпожу к балу.

* * *

На следующее утро Агата бежала по коридору с ворохом выглаженных юбок и кружевных подъюбников в руках. Ей предстояло смешать из трав с лимонным соком маску для лица мадемуазель. Рецепт она взяла у Леноры, и, хотя Агата могла придать коже Гвен сияние весеннего солнца без всяких косметических средств, не мешало прибегнуть к традиционным способам наведения красоты и позволить госпоже показать другие грани своей индивидуальности.

Когда Агата уже подходила к комнатам Гвен и замедлила шаг, её вдруг схватили за руку и потащили в сторону. Она заметила тёмные волосы и тяжёлую челюсть. Гастон втянул её в какое-то полутёмное помещение и закрыл дверь. Агата уронила кучу нижних юбок на пол.

– Что ты вытворяешь? – недовольно спросила девушка.

Прикосновение Гастона жгло ей кожу через рукав платья. Она попыталась отдёрнуть руку, но он держал её крепко.

– Подожди. Мне нужно кое-что тебе сказать.

Не отпуская её, он провернул ключ в замке и бросил его в карман. Потом позволил ей вырваться и прислонился спиной к закрытой двери, сложив руки на широкой груди.

Агата стояла в оцепенении, сжав кулаки и привыкая к полумраку. Вдоль трёх стен высились полки с чистыми тряпками и средствами для уборки, и девушка поняла, что они находятся в кладовке, которой пользуются горничные. Свет падал только из расположенного под потолком прямоугольного окна.

– Гастон! – воскликнула Агата, повернувшись к своему похитителю. – Это неприемлемо!

Луч солнца упал на лицо Гастона. Он оттолкнулся от двери, и в комнате стало совсем тесно.

Он встал так близко к ней, что Агата ощутила исходящий от него жар, и живот у неё подвело.

– Тогда, вероятно, тебе не стоило игнорировать меня, когда я послал вежливое приглашение.

В груди у Агаты что-то вспыхнуло, и вовсе не из-за дурманящего запаха свежей зелени, которым он благоухал. Она упёрла кулаки в бока.

– Тогда, вероятно, тебе не стоило изображать из себя надменного негодяя.

– Я надменный? Это ты не соблаговолила даже ответить мне!

Она подняла на него глаза, словно впервые увидев его. Он не имел понятия, что физическая трансформация придала ему в равных долях уверенности и самодовольства.

– Назови мне хотя бы одну причину, почему бы мне не закричать. А ещё лучше – не превратить тебя в обезьяну.

Он возвышался над ней.

– Я думал, мы... друзья.

Она сильно ткнула его в грудь.

– Наша дружба