Однако Кряку, похоже, всё уже объяснили без меня. Во всяком случае, он встретил меня униженными извинениями. Обещаниями исправиться, ссылками на тех самых «бесов», которые, как обычно, «попутали», и так далее и тому подобное.

Я только рукой махнул. Селезень меня уже не занимал.

Прочистив горло, я велел ребятам как следует взяться за трофеи. Сам же связался с санчастью – что ты за командир, если не выяснишь, что с твоим раненым бойцом.

Хань был жив, но плох. Пуля оказалась разрывной, но притом ещё и какой-то некачественной. Она разорвалась, но не до конца или не с той силой. Ханя должно было просто порвать пополам, а так он отделается только обширной хирургией плечевого сустава, имплантантами и так далее – если, конечно, его военная страховка, исчисляемая из «индекса полезности», позволит оплатить операцию. В противном случае руку просто отнимут и китайца отправят на пенсию. Иногда выгоднее платить скромное пожизненное содержание увечному солдату, чем приводить его в порядок. Империя умеет считать.

Ребята отозвались на весть о судьбе Ханя с достойным истинных наёмников безразличием. Кто-то из них теперь должен получить повышение по службе и прибавку к жалованью, и это единственное, что имело хоть какое-то значение. Сейчас отделение занималось тем, что стаскивало в одну большую груду всё найденное на поле боя оружие. Я отобрал у Микки записи, принялся перепроверять, ругаться на плохую сортировку трофеев и вообще вести себя, как и полагается господину обер-ефрейтору

Ночь тянулась и тянулась. Никто не думал о сне. Я вообще действовал и двигался словно в тумане. Перед глазами стояло Далькино лицо Кровоподтёк, наверное, уже начал темнеть. Она сопротивлялась, когда её схватили?

Конечно, зная Дальку... она небось дралась вплоть до ногтей и зубов.

Я произносил какие-то слова, распекал Микки за нечитаемый почерк, подгонял отделение, даже принял более персональные извинения от опомнившегося Раздва-кряка, но всё это время не видел ничего, кроме бледного, залитого кровью Далькиного лица.

Как бы она меня ни ненавидела... как бы ни хотела унизить, может быть, даже убить...

Когда наконец мы вычистили наш сектор и я, запросив взводного, услыхал долгожданное: «отделению отдых», край неба уже стал зеленоватым. Я махнул рукой ребятам, мол, шабаш. Они повалились почти там же, где стояли.

Не потребовалось много времени, чтобы их всех сморило непробудным сном. Никто даже не вспомнил об ужине. Я знал – этот сон скор и быстро проходит, когда желудок властно напомнит о себе.

У меня очень мало времени.

– Фатеев! Обер-ефрейтор! – раздалось из переговорника.

Кулаки мои невольно сжались. Разумеется. Кому ещё могло так повезти? Только мне. Господин штабс-вахмистр Клаус-Мария Пферцегентакль собственной персоной. Не нашлось ему ни пули, ни мины ..

Он вынырнул из предутреннего сумрака, в броне казавшийся вообще квадратным. Мельком взглянул на безмятежно дрыхнущее моё отделение, хмыкнул:

– Сберегать силы своих людей, обер-ефрейтор, дело, конечно, похвальное. Но почему не выставлено охранение? Почему нет чередования смен? Чему я тебя, обер-ефрейтор, только учил?..

– Виноват, – я склонил голову. Возражать сейчас я не имел права. – Вымотались ребята...

– Вымотались... – проворчал вахмистр. – Знаю, обер-ефрейтор. Сам таким был. За самоотверженность хвалю, за неорганизацию правильного отдыха объявляю выговор. Устный, без занесения. Ладно, обер-ефрейтор, твоё счастье. Лейтенант сам расставил посты в нашем секторе и сам их обходит. Так что можешь блаженно дрыхнуть до самого утра. Сегодня не повезло другим. Ваша очередь следующая... – Он внезапно посерьёзнел. – Слушай, Фатеев... я должен тебе кое-что сказать. Не при всех. Не по уставу. По душе.

Господи, он, оказывается, думает, что у него есть душа?..

– Слушаю вас, господин вахмистр...

– Парень, ты действительно хороший солдат. И то, что я скажу тебе... может, тебе знать и не следует. Но правда всегда лучше лжи, я вот лично так думаю. Речь про твою девчонку. Бывшую девчонку, я имею в виду.

– Вы имеете в виду Далию Дзамайте? – как можно более спокойным голосом проговорил я.

– Да. Она назвалась вымышленным именем, сняла жетон, даже отпечатки пальцев изменила. Но, сам понимаешь, с тайной полицией шутки плохи. Они её опознали среди всех остальных. Она в плену, Фатеев. Мужайся, парень. Я знаю, у вас, русских, всё всегда серьёзно. Я знаю, вы поссорились. Потом была эта история с патрулем... Короче, твоя подружка доигралась. Хотелось бы верить, что просто по глупости. Но... короче, я тебе всё сказал, обер-ефрейтор. Надеюсь, что ты не станешь делать глупости. Надеюсь, ты не забудешь присягу и не полезешь её освобождать. Я не хочу терять толкового обер-ефрейтора, правда, забывающего должным образом организовать несение ночного дозора.

Он неожиданно хлопнул меня по плечу и быстро зашагал прочь.

Я смотрел ему вслед, пока он не скрылся из виду. И тотчас же стал стаскивать с себя броню. Никто из моего отделения не потрудился снять её на ночь – собственно говоря, именно на это она и была рассчитана. Десантнику должно было быть комфортно в броне, как говорится, все двадцать четыре – семь.

Не потребовалось много усилий, чтобы из снятого панциря, шлема и ножных щитков соорудить почти точное подобие спящего обер-ефрейтора Фатеева.

То, что я делал, было больше чем глупостью. Это было преступлением. Но ничего поделать я не мог.

Спасибо тебе, штабс-вахмистр Клаус-Мария Пферцегентакль. Ты научил меня бесшумно красться сквозь ночь. Ты научил меня, как обманывать ИК-детекторы, наверняка понатыканные по периметру загона для пленных. Я скользил над землёй, согнувшись в три погибели, почти нагой, обмазавшись поглощающей тепловое излучение тела мазью. У меня не более пяти секунд, иначе полный провал. Я не думаю, что будет дальше. В сознании раскалённым гвоздём засело только одно – Далька им достаться не должна. Никогда и ни за что. Пусть даже я буду гореть в аду и до Страшного Суда, и после.

Загон для пленных на самом деле был просто загоном, наскоро обтянутым колючей проволокой клочком земли, ярко освещённым прожекторами. Вокруг лениво прохаживалось четверо часовых.

Четверо. Много. И это кадровые, первая рота. Фон-бароны. Стержневая нация. Ловкие, отлично обученные. Сильные. Моё единственное преимущество – моя девушка сидит сейчас в этом скотном дворе, не их.

Я не зря прогнал Микки с учёта трофеев. Шесть штык-ножей, шесть стандартных имперских штыков, каких миллионы. С номерами, но всё равно не проследить, чья рука их держала, потому что я позаботился надеть перчатки.

Часовые ходят парами. Сойдутся, разойдутся, снова сойдутся... ага... следующий проход – они встретятся аккурат у импровизированных ворот в загон. Мой шанс. Которым нельзя не воспользоваться.

Я прыгнул как раз в тот момент, когда обе пары сошлись. Ножи полетели парами, одна за другой, хорошо и вовремя. Есть такое ощущение у стрелка, уже после того, как нажат спусковой крючок, что пуля ляжет как надо. Такое же было сейчас и у меня. Штык-ножи вообще-то не предназначены для метания. На то у десанта есть специальные клинки. Но только и не хватало мне сейчас пользоваться оружием десанта!