Так эротическая сценка (вполне антиэдипальная по сути) проливает некоторый неожиданный свет на процессы кристаллизации медгерменевтического дискурса. Да и как не рассмотреть эту сценку в контексте упомянутого дискурса, если в ней участвовало целых три инспектора МГ!

Жиль Делёз выпрыгнул из окошка, а его соавтор Феликс Гваттари еще потусовался после этого среди живых, и с ним даже успели подружиться мои друзья – Африка, Миша Рыклин и Витя Мазин – с ним и его молодой и, кажется, очаровательной женой по имени… Жозефина? Жильберта? Женевьева?

Что же касается группового секса, то в те времена он случался не так уж редко в нашем кругу – чаще всего именно в такой конфигурации, как в данной сценке: одна девочка – два мальчика. Конечно, все мальчики мечтали развлечься одновременно с двумя девочками, чтобы воплотить старокитайский идеал любви, но это случалось реже – девушки сложнее относятся друг к другу.

Сережа Ануфриев часто заявлял, что мечтает жить с двумя лесбиянками, чтобы каждый день наслаждаться восхитительным зрелищем девичьих сплетений, сам же он (по его утверждениям) готов был ограничиться в этом случае ролью зрителя. Годы спустя он действительно обзавелся двумя супружницами одновременно, но ролью зрителя не ограничился, судя по тому, что этот тройственный союз произвел на свет троих детей. Сам по себе данный тройственный союз оказался не вполне удачным экспериментом – девушки быстро рассорились, и идиллия обернулась каскадом зубодробительных конфликтов и проблем.

В те же годы, о которых я сейчас рассказываю, воплотить в жизнь старокитайский идеал любви в более или менее долговременном формате удалось только младшему инспектору МГ Игорю Каминнику по прозвищу Камин. Этот юноша, немного похожий на благообразного вампира, застенчивый и самоуглубленный, с небольшими клычками в углах рта и вечными темными кругами под глазами, около года прожил с двумя сестрами-близняшками.

Близняшки оказались столь энергичны и обладали столь бурным темпераментом, что их общий любовник, и без того вечно изможденный, сделался окончательно изнурен: из цветущего вампира он обратился в призрак, которого раскачивал ветер. Участие этого прекрасного молодого человека в деятельности Инспекции МГ было минимальным. Одно время он носился с идеей выставки «Убийство старших инспекторов»: в пустом выставочном пространстве зрители должны были увидеть на полу лишь обведенные мелом силуэты трех тел: Ануфриева, Лейдермана и мой. Неплохая и лаконичная получилась бы выставка, но Камин, по одесской привычке, так ее и не осуществил. В середине 90-х годов он издавал в Одессе газету «На дне», предназначенную для бомжей. Эта газета бесплатно распространялась в ночлежках. Отличная затея, да и газета делалась на высочайшем уровне, так что в какой-то момент ее с удовольствием читали не только бомжи, но и пол-Одессы.

«Я вам не скажу за всю Одессу, вся Одесса очень велика…» В дальнейшем Камин полностью исчез из моего поля зрения, и мне ничего не известно о том, как сложилась судьба этого младшего инспектора МГ.

Глава двенадцатая

Одесса. Смех и хохот

Пусть упомянутый юноша по кличке Камин превратится в номинальную каминную трубу и мы, словно Алиса в Стране Чудес, вылетим в эту трубу вслед за нашим повествованием, чтобы оказаться в соленом и прекрасном пространстве волшебного черноморского города. Я уже говорил, что группа «Инспекция МГ» состояла из москвичей и одесситов, эта группа сделалась неким отпрыском любви этих двух городов, столь непохожих друг на друга, но связанных в те годы множеством нитей. Что же это были за нити? Или то были морские канаты, пропитанные черноморской солью? Если попытаться вычленить основную нить, связующую Имперский Центр с портово-курортным городом на Черном море, то эту нить следовало бы назвать «большая еврейско-украинская игра с великим русским языком».

Речь здесь идет не об этническом происхождении различных деятелей культуры. Речь здесь о том, что в начале двадцатого века выходцы из еврейско-украинской среды особым образом услышали русский язык и проложили путь к его новому межнациональному использованию. Это было сделано посредством музыки (музыка языка) и остроумия. Посредством нового юмора. Этот язык и этот юмор сделались вскоре общесоветскими.

Одесса была русско-еврейским городом на Украине: общая мелодия (и мелодика) советской речи возникла на стыке русской культуры и языкового и мелодического опыта украинских евреев, точно так же, как понятие «советская еда» являет собой синтез кухни грузинской, русской и немецкой (шашлык, сосиски, блины, лаваш, колбаса, селедка, горошек, картошка, капуста, гречка, пельмени). Россия долго мыслила себя контрагентом Германии, и Германия немало ценного подарила своему восточному konter-ego: царствующую династию и военную касту, структурированную остзейским дворянством: от Екатерины до Штольца, от Бенкендорфа до Карла Иваныча. Ну и, конечно, Германия подарила России евреев: еще один шквал фамилий германского звучания и еще один каскад языкового опыта, связанного с диалектом немецкого языка. В случае Одессы всё это заквасилось вкупе со знаменитой певучестью украинской речи плюс малороссийская шутливость, витальность и легкое безумие. Поэтому не кажется странным, что пионерами и зачинателями большой еврейской игры с русским языком стали вовсе не евреи, а именно украинцы.

Парадоксально и смешно, но факт: у истоков «большой еврейской игры с языком Империи» стоит юдофоб и ипохондрик Гоголь: именно из его шинели, а может быть, из его свитки начинает раскручиваться свиток этой игры. Из того же замеса возникает и польско-русский помещик Достоевский. В России антисемиты всегда были главными проводниками и распространителями еврейского влияния.

Один из родоначальников российской юдофобии немец Владимир Даль составил первый толковый словарь русского языка. Через окошко антисемитизма еврейский флюид впервые в истории вырвался на необузданные просторы и унесся «в даль» (если пользоваться игрой слов в духе одесского юмора) – и таким образом докатился до границ Китая, где до сих пор сохраняется единственная в мире (кроме Израиля) территориальная единица, пусть номинально, но всё же закрепленная вполне официально за евреями. Еврейская автономная область с уссурийским тигром на гербе.

* * *

Смех и хохот – очень разные вещи. Смех может быть произвольным, а может быть непроизвольным. Хохот всегда непроизволен либо его имитируют. Если смех – это некое выплескивание себя вовне, выплескивание внутреннего содержания, даже агрессия внутреннего содержания по отношению к внешнему пространству, когда человек внезапно заполняет внешнее пространство каким-то довольно интенсивным звуком, который при этом находится за границей логоса, то хохот, скорее, свидетельствует о том, что человека разрывает изнутри нечто инородное. Хохочущий человек – это жертва хохота, в то время как смеющийся человек не является жертвой смеха. Мы все знаем эту границу, когда смех переходит