О`кей, условия понятны. Сто долларов наличными за восемь часов сервиса, плюс по двадцать за каждый следующий час. Больше трех не собираться, выпивку и закуску приносить с собой, бензин тоже за ваш счет.

Вадим Гранцов хорошо запоминал людей, с которыми встречался хотя бы раз в жизни. До сих пор он думал, что этот Гарсиа — бывший работник Института Духовной Реабилитации, которого Вадим в свое время спас от смерти. Но голос в трубке принадлежал кому-то другому. Голос у проводника был высокий, почти женский, и Гранцов поначалу заподозрил голубизну, но по ходу разговора немного успокоился, услышав грубоватые короткие реплики. Ему не хотелось бы весь день бродить по лесу с педиком.

«Значит, мистер Гарсиа просто прикрывает кого-то», — решил Вадим Гранцов. — «Кого-то, кто знает меня. И кто хочет меня видеть. Так или иначе, но я уже здесь. Обратного хода нет».

Потом он все-таки дозвонился до Питера.

— Как отдыхается? — спросила Регина.

— Да не очень. Сервиса никакого, бардак еще хуже, чем у нас. Вот, еле-еле добрался до Сан-Деменцио.

— А мне Дед говорил, что всех иностранцев эвакуируют.

— Не всех, — насторожился Гранцов. Упоминание о генерале Митрофанове означало, что сейчас последует важная информация. — Я ведь только-только приступил к настоящему отдыху.

— Знаешь, давай там не увлекайся отдыхом. Раз у них такой бардак, собирай чемоданы. Не надо рисковать здоровьем.

Регина говорила, как бы добродушно посмеиваясь. Но это был приказ. Все отменяется. Никаких встреч с проводниками. Никаких прогулок вокруг аэродрома. Бегом домой!

У Вадима было несколько секунд на обдумывание ответной фразы.

Проще всего было ответить так, как и полагалось. То есть — «я тоже так думаю, нечего здесь делать». Но тогда зачем был нужен этот ночной переход? Зачем было крушить несчастных отморозков? Зачем было тратить народные деньги, если не выполнена основная задача? Им там в Москве виднее? Пришел какой-нибудь новый начальничек, сунул нос в потайной уголок, проявил характер — и все отменил. Отбой. Танки в боксы, стволы в пирамиду, пельмени развернуть.

Всю жизнь он выполнял приказы. Не размышляя. Размышлять будем потом — если уцелеем. Но сейчас в нем что-то надломилось…

Да сколько же может повторяться одно и то же? Сколько раз мы будем подбираться к самой цели, хватать врага за горло и заносить над ним подходящее орудие возмездия — и тут вдруг команда «Отбой! Всем спасибо!»

Кому отбой, а кому нет. Пенсионеров не касается, подумал Гранцов, и сказал на прощание:

— Понятно. Завтра перезвоню. Если смогу.

Что означало «не имею возможности выполнить вашу просьбу», и, кстати, было чистой правдой.

Дом проводника находился у реки. «Вот место, где можно жить», подумал Гранцов. Он разглядел дорожку, сбегающую к воде, а за негустым кустарником угадывался причал и что-то ярко-красное, видимо, катер. Во дворе перед домом стоял замызганный внедорожник «тойота — серфер», в тени под деревьями — еще длинная зачехленная машина. Пройдясь пару раз вдоль забора, он увидел за домом просторную площадку, вполне подходящую для вертолета. Закончив осмотр места, Гранцов подошел к калитке и постучал по ней рукоятью ножа.

Из-под «тойоты» вылезла некрупная черная дворняга, оценивающе посмотрела на Гранцова, повернулась к дому и тявкнула пару раз. На крыльце появилась женщина лет тридцати, брюнетка, стриженая под мальчика. Она была в черной майке и пятнистых брюках. «А вот и женщина, с которой можно жить в этом месте», усмехнулся Гранцов и сказал:

— I’d like to see Mister Garcia.

— I suppose you are from Germany, aren’t you? Sprechen Sie Deutsch?[19]

— Nein, — ответил Гранцов, снял черные очки и опустил их в карман рубашки.

Женщина покачала головой и медленно опустилась, сев на ступеньку крыльца. Она закрыла лицо ладонями, словно собиралась зарыдать.

— Мэм? Ю о кей? — вспомнил Гранцов фразу из боевиков.

— Вадим Андреевич, это вы? — спросила женщина, оторвав ладони от лица. — Как же я вас не узнала сразу? Вы меня не помните? Раньше у меня были белые волосы. Вспомнили?

Он вспомнил. Не имя, потому что он его и не знал. Он вспомнил ее голос. И то, что ее называли «Восьмой».

— Вот так встреча, — сказал он. — И как мне вас теперь называть?

— Здесь меня называют «сеньора Октавия Гарсиа». Но мое имя… Я была уверена, что вы знаете… Меня зовут Татьяна.

— Так значит, это вы меня сюда вытащили?

— Пришлось. Извините. Кроме вас у меня никого не осталось, — она порывисто поднялась, держась за перила обеими руками. Голос ее дрожал. — Проходите в дом. У меня сейчас урок, но я отпущу детей.

— Какой урок?

— Русский язык. Что еще я могу преподавать? Проходите же.

— Собака не будет возражать? Она не привязана.

— Это не собака, это наказание мое. А вы что, боитесь собак?

— Ужасно боюсь, — признался Гранцов.

Пока он шел через двор, дворняга трусила рядом, обнюхивая его ноги и виляя хвостом. В доме слышалась какая-то возня, и когда он вошел в комнату, женщина предложила ему сесть на единственный свободный стул. Остальные стулья, кресла и даже кровать были заняты детьми. Полуголые или в нарядных стареньких платьях, босые и в драных кедах, черные и белые, бритоголовые и с миллионом косичек — здесь собралась целая рота детей, и все они смотрели на Гранцова.

Словно что-то толкнуло его изнутри, и он сказал:

— Здравствуйте, ребята.

— За-да-ра-са-ти, — пропел неслаженный хор.

— Скажите что-нибудь еще, — попросила Татьяна.

— Меня зовут Вадим Гранцов. Я из Советского Союза.

— Из России, — поправила она, повернулась к детям и заговорила по-испански.

Дети бесшумно поднялись и чинно-благородно выскользнули из комнаты. «Пришибленные какие-то», — подумал Гранцов, но стоило первому ребенку пересечь порог, как раздался дикий визг освобождения, к нему присоединились индейские вопли, и нормальный детский крик на лужайке заставил собаку забиться обратно под машину.

Татьяна включила электрический чайник и достала из шкафчика две большие чашки. Гранцов обвел глазами просторное помещение, которое служило и классом, и спальней, и кухней. Он испытал глубокое разочарование, не обнаружив ни кофейника, ни кофеварки. Вместо них на полках стояли три большие банки растворимого кофе и две коробки с чаем в пакетиках.

— Когда я смогла уехать из России, мне пришлось какое-то время скрываться, — рассказывала Татьяна, накрывая на стол. — Я пожила немного в Ирландии, а потом перебралась в Америку. Мои старые связи пригодились, и меня приняли на работу в Глобо Торизмо. Простым гидом. Ведь я еще в Ленинграде работала групповодом. Так что, как видите, даже профессию не пришлось менять. «Посмотрите налево, посмотрите направо». Только вместо памятников Ленину и «Авроры» — водопады и древние развалины.