Я уже совсем собрался заскучать, но гость уточнил свою позицию:

– Ведь Бог создал человека из глины, но чистым! Как духовно, так и телесно. А тот взял да и перемазался, аки свин, а после этого и заповедь про яблоко забыл. Вот Господь тогда и осерчал и всякий раз, как человек вязнет в духовных али телесных нечистотах, шлет ему болезнь. У вас на корабле, ваша светлость, это хорошо понимают, оно видно. На том, что нас везет, вы уж извините, похуже будет.

«Это ты еще настоящей грязи не видел», – подумал было я, но потом сообразил, что уж чего-чего, а этого Кузьма наверняка видал как бы не больше меня. Но, однако, интересные же у него воззрения…

– Сам до такого додумался или научил кто?

– Да куда ж мне слабым-то своим умишком, поп у нас в Немахаевке надоумил. Святой человек, совсем молоденьким диаконом он в нашем селе пятнадцать лет назад объявился и с тех пор мужиков уму-разуму учит.

– А барин к этому как относится?

– Так он у нас был-то всего три раза, а так живет в Воронеже. Но всегда очень ласково с отцом Василием разговаривал и управляющему наказывал его не обижать. Барин у нас тоже человечный, я ведь знаю, какие звери иной раз бывают.

– Фамилия?

– Что, ваша светлость?..

– Тьфу! Зовут-то как вашего человечного барина?

– Мефодием Сухоносовым его кличут, а как по батюшке – вы уж извиняйте, не знаю.

В процессе обеденной беседы выяснилось, что жил Кузьма не так уж плохо до прошлого года, когда появились в деревне солдаты да забрали чуть не треть мужиков на воронежские верфи, про которые уже шла дурная слава.

– Не чаял я тогда жену и детей-то снова увидеть, – признался Кузьма.

Однако в Воронеже вдруг объявился царский курьер с указом отправить сотню плотников вообще незнамо куда, в ногайские степи, где они будут строить новый город Донецк. Отобранные к отправке туда мужики приуныли, трое даже ушли в бега, потому как если под Воронежем, где испокон веку русские люди жили, такое творится, то что же в том Донецке будет.

Однако там вдруг все оказалось не так плохо, как ожидалось. Новоприбывшим сразу велели строить жилье для себя, причем не землянки, а самые настоящие дома, только какие-то длинные, на три десятка человек сразу. Дали на это десять дней, выделили лес и справный инструмент. Ну а потом началась работа по возведению города.

– Мы там, конечно, топорами-то махали от темна до темна шесть дней подряд, но каждое воскресенье – свободный день, делай что хочешь. Очень мужикам были удивительны такие порядки, тем более что кормили там… из таких железных бочек с трубой и колесами…

Далее мой собеседник даже отодвинул пластиковую тарелку с тунцом, чтобы не мешала описывать гастрономические достижения Донецка.

– Рыба – каждый день! – вещал Кузьма. – Хлеб прямо в городе пекли, причем из муки-то какой хорошей. По воскресеньям – мясо обязательно, а иногда и в четверг перепадало. Два раза жидок какой-то по реке привозил яблоки вроде наших, только сильно сладкие, и еще какие-то заморские. Рыжие, у них шкура толстая и вкусная, да и дольки внутри тоже ничего, особенно для тех, кто помоложе.

– А как там относились к австралийцам – ну, чужеземцам, которые командовали?

– Ох, ваша светлость, – вздохнул Кузьма, – ну как к ним, вы уж меня простите, можно относиться? Боялись их, слов нет. Особенно этого, главного на стройке. Маленький, темнолицый, кажется, соплей его перешибешь, а как глянет недобро, так и мороз по коже. Вторая-то плотницкая артель причал ладила, и что-то ему там не понравилось. Велел переделать, сроку дал два дня вместе с воскресеньем. Ну а мужики-то привыкли, что в воскресенье работ не бывает, решили, что и потом поправить успеют. И не успели: там работы даже и не на два дня было. Посмотрел этот маленький, свистнул как-то по-особенному, и сразу солдаты прибежали во главе с унтером. Артель построили, каждого второго вывели из строя и угнали куда-то, больше их никто и не видел. А оставшихся отправили в глиняный карьер, где работа такая, что за полгода, говорят, у людей все здоровье уходило.

Я пометил в блокноте – на ближайшем сеансе связи узнать, куда дели половину артели и что стало с теми, кого законопатили в глиняный карьер, где работа действительно ничуть не напоминала сахар. А Кузьма продолжал:

– А потом нашей артели велели построить мост через речку Каменку и сказали, что если успеем быстрее назначенного, то дадут какую-то премию. И артельному вручили бумагу, где этот мост был нарисован, как его строить. Посмотрели с ним – батюшки, какое там до срока, его и в срок не построить, хоть костьми над ним ляг! Но припомнил я, как мы пятью годами ранее мост через Ворону-реку ладили, а она ведь была пошире и поглубже Каменки. И решили мы с артельным сделать этот мост попроще – тогда точно успеем.

Видно было, что от воспоминаний Кузьма даже разволновался, и я предложил ему небольшую стопочку водки. Выпив, крякнув и закусив сухарем, он продолжил:

– Сделали мы мост на день раньше срока. Пришел ваш главный, весь его облазил, потом пальчиком меня поманил и велел встать под мостом у правого берега, где воды по колено. Встал я – а куда денешься? Он же по этому мосту прогнал подряд четыре пароконные телеги, углем груженных доверху, да не шагом, а вскачь.

– Как я понимаю, мост выдержал, – предположил я.

– Так ведь на совесть делали! А этот главный мне при всех руку пожал и дал монету, да не медную али серебряную, а золотую, и на ней какая-то зубастая образина начеканена.

Я не стал говорить Кузьме, что это наш император, – чай, скоро и сам догадается. А рассказчик продолжил:

– И спросил он, что еще для меня может сделать. А я набрался смелости и попросил разменять эту деньгу на медь да отправить моей семье, а то как бы не помер кто без кормильца-то. Кивнул ваш главный, а потом такое началось, что я глазам своим не верил. Подозвал он унтера. Стал ему что-то говорить, и тот отвечал вроде почтительно, но, видимо, не как следует. Отправился тогда главный к офицеру, что солдатами командовал. Так тот вскоре из дома своего выскочил весь красный, на унтера заорал и начал его бить по морде, а потом с десятком солдат отправил на ладье по реке. И через месяц с неделей всю семью мою привезли в Донецк, а жена говорила, что в дороге обращались с ними, как с господами.

– Интересная история, – хмыкнул я. – Ну а теперь-то чем собираешься заняться?

– Могу по плотницкой части, но говорили мне, что у вас тут землю дают…

– А как же. Получишь подданство – и бери, сколько сможешь обработать, еще и инструментом ссудим, потом своей продукцией расплатишься. И дети, поди, помогать будут, трое-то у тебя уже почти взрослые.

– Ох, – вздохнул Кузьма, – старшему-то, Даниле, блажь в голову вдарила. Понасмотрелся он тут на корабли и теперь говорит – хочу по морю плавать, и баста.

– Ну почему же блажь? Очень даже разумное желание. Пойдем на палубу, я тебе кое-что покажу.