На том и порешили.

Людно стало в Ла-Роке! Неширокое устье каньона «конестогами» перегородили, всё как есть заставили — ни пройти ни проехать. Женщин в асиенде укрыли, мужчины то у фургонов кучковались, то в бане недостроенной, а пацанва с верхушки мезы неприятеля высматривала.

Док Шелихов квалифицированно обработал раны на Фёдоре, мимоходом отпустив диагноз: «Всё у вас, батенька, как на собаке заживает!» Костромитинов, Хлебников да Черных собрались на «совет старейшин» — судили да рядили, как им Гонта ущучить, а самим не пропасть. Девки у костров хлопотали, варево мешали в больших котлах. Народ устраивался помаленьку. И переговаривался:

— …Доброго вам здоровьечка, Степан Лексеич!

— И вам того же, Авдотья Никитична. Жизня налаживается али невмоготу?

— Да чего там, всяко бывало, и Гонта энтого проклятущего переживём!

— …Князь, всё ладно, только вот припасов маловато. Мучка есть, соль взяли, мясо свежее, хо-хо, да только на такую-то ораву не напасёшься. Человек сорок нас!

— Тридцать семь, Кузьма.

— Всего-то!

— …Лёша-а! Где тебя носит?

— …Ты мне мансы тут не пой. Купи себе петуха и крути ему бейцы,[151] а мне крутить не надо!

— Фима, ты говоришь обидно!

— …Не дай бог, пожгут дом…

— Ну и пожгут, и што? Я ещё мальчонкой был, помню, как колоши Михайловскую крепость спалили.[152] И што? Да ещё пуще всего понастроили!

Чуга побродил от костра к костру, послушал, что говорят, да и задумался: а не направить ли ему стопы к асиенде? Наталья там суету разводит — прибирается с бабами, постели готовит, ребятню шугает…

— Федя!

Помор оглянулся, поневоле улыбаясь. К нему, на игривой белой кобыле, подъезжала Наталья.

— Я смотрю, вы спокойны, — сказала девушка. — Что, и вправду не боитесь?

Чуга хмыкнул.

— Только дураки не боятся. Страх нужон, чтобы думать, а не убиваться зазря. Вот я и думаю.

Коломина посмотрела на него, склонив прелестную головку к плечу, и сказала ласково:

— Даже Танух вас уважает. Как сказала я ему, что к вам направляюсь, так он и отстал сразу. Знает, что с вами мне бояться нечего. Я и не боюсь… Понимаю же, что Гонт — человек опасный и злой, а всё равно… Давайте покатаемся?

— Давайте. Пуэбло тутошнее видали?

— Видала! Там так здорово, и видно всё.

— Тут ещё пара башенок индейцами поставлена. За Бутылочным Горлышком.

— Где-где?

— Поехали, покажу.

Фёдор вскочил на Рыжика, и они поехали.

За Бутылочным Горлышком было тихо, людской гомон, коровье мычание и ржание лошадей отдалились, затихли, перебиваемые шумами леса.

Поглядывая на девушку, Чуга испытал знакомое волнение и шумно вздохнул.

— Что так вздыхаете тяжко? — сладко улыбнулась Наталья.

— Да всё об вас думаю.

— Обо мне? — притворно удивилась девушка. — А что вы обо мне думаете?

В её голосе прозвучало кокетство.

— Вы — красавица, — сказал Фёдор, любуясь Натальей. — И умница. И милая до того, что слов нет!

Коломина весело рассмеялась.

— Да вы никак влюбились? — протянула она. В глазах её прыгали чёртики.

— Влюбился, — сказал Чуга.

Девушка вспыхнула, и жаркий румянец придал ей ещё больше прелести.

— Правда? — пролепетала она.

— Ей-бо, пра… Кто ж о таком шуткует? Люблю… Вот тебе и весь сказ.

Коломина замолчала, обрадованная, растерянная, и боязнь испытывая, и неясное томление. Лошади между тем сами донесли своих хозяев до края Ла-Роки, где высилась древняя индейская башня.

Наталья, правда, едва различала строение, поглощённая своими думами. Фёдор спрыгнул с коня и помог спешиться Коломиной. Барышня положила ему ладошки на плечи, он крепко обжал её тоненькую талию и легко поставил на землю.

Руки будто сами скользнули на гибкую девичью спину, обняли… Наталья робко обвила ручками шею помора, потянулась навстречу — ресницы затрепетали, пухлые губки раскрылись…

Чуга крепко поцеловал девушку, чувствуя, как та прижимается к нему, как её пальчики нежно перебирают волосы на затылке, — и подзабытая услада холодком скользнула по хребту.

— Ты милый! — шепнула Наталья, взволнованно дыша.

Фёдор прижал её к себе, обнял и застыл, боясь испугать девушку разнузданностью своих желаний.

— Вроде и время неподходящее… — пробормотал он.

— Подходящее… — глухо сказала Коломина, спрятав лицо у помора на груди.

Они долго стояли, одинаково вздыхая и томясь. И чётко понимая, что незримые часы отсчитывают ныне самые счастливые минуты их жизни.

— Возвращаемся, да? — грустно спросила девушка, подняв лицо.

— Придётся…

Сев верхом, они двинулись обратно, но мир уже изменился для двоих, стал другим, и в этом новом мире их «Я» связались в «МЫ». Никто из них: ни девушка, ни мужчина — не ведал, что им готовит судьба — разлучит ли, сведёт ли вместе и навсегда. Они ехали неторопливым шагом, и им было хорошо.

Будничные заботы и тревоги разрушили эфирное кружево сказки.

Наталья понимающе улыбнулась и отъехала. Обернулась через плечо, сжала губки, словно боясь расхохотаться, и послала свою кобылку к Потерянной асиенде. Фёдор проводил девичью фигурку глазами. Мысли теснились в голове, рождая ожидания, будя мечты…

— Тео!

Фёдор вздохнул и оглянулся. К нему поспешал Ларедо. Лицо у ковбоя было напряжённое и озабоченное.

— Здорово, — сказал Чуга. Ухмыльнулся и добавил: — «А где у нас случилось?», как Фимка говорит.

Шейн нервно-зябко потёр ладони.

— Тропку я одну сыскал, — проговорил он. — Старую, индейскую. По ней, если в обход, можно к самому ранчо Гонта выйти. Я, правда, до конца по ней так и не дошёл, поостерёгся. Хотя… Чего бояться-то? Тропа по склону идёт, высоко, и за деревьями не видно. Если и заметит кто, уйти будет легко.

— Эт-то здорово, — оценил Фёдор. — А то подустал я уже от плохих парней. Они уже достаточно повеселились за мой счёт. Теперь моя очередь!